«Боже, дорогуша, я по тебе скучал».
ДЕНЬ ДВЕСТИ ТРИНАДЦАТЫЙ
Слова «шок» недостаточно, чтобы описать те чувства, что испытала Лили, когда, подняв глаза, увидела в зале уставившегося на нее Марка. Кто угодно. Возникни перед ней буквально кто угодно — ее отец, Микки Маус, Гитлер — она бы удивилась гораздо меньше. Марселя Де Санта для нее больше не существовало. Он был плодом ее воображения, чем-то, что обычно появлялось поздно ночью, когда она оставалась одна и с тоской вспоминала опасные периоды своей жизни.
И потом, разве он не должен быть в Бразилии?! Где-нибудь... где ее нет?
«И неужели он и раньше был таким красивым?! Это просто несправедливо, что такой кретин может быть таким красивым».
Танцевать с ним было плохой идеей. Они, как всегда, ругались, но на этот раз все было по-другому. Она его ненавидела. Он ей солгал, он ею манипулировал и бросил. Сказал, что она недостаточно хороша, а потом велел ехать домой. Она его презирала.
И все же он ее обнимал, его глаза казались такими голубыми, и ей так сильно его не хватало.
«Крысеныш».
Ну и, конечно, наряду с перепалками появился и еще один их старый друг — невезение. Не успела Лили опомниться, как ее потащили наверх и затолкали в спальню. Они спорили. Целовались.
В общем, всё как в старые добрые времена.
Дверь спальни распахнулась, но она этого почти не заметила. Ладони Марка пробежали по ее телу, сжали ей груди. Он опустил одну руку и, скользнув ею по бедру к заднице Лили, рванул ее от стены и притиснул к себе. Она провела ладонями по его груди и, просунув их под пиджак, погладила ему спину. Слегка прикусив его нижнюю губу, она услышала еще один стон, а затем ей в рот ворвался его язык.
«Я притворяюсь, притворяюсь. Мне это совсем не нравится. Нет, неееееет».
В комнату вошли люди. Кто-то стал выкрикивать по-испански какие-то вопросы. Марк не обратил на них никакого внимания, зато рука у нее на заднице внезапно дернулась и, схватив Лили за бедро, резко подтянула его вверх. Она демонстративно расстегнула его ремень, а губы Марка тем временем скользили вниз по ее шее, оставляя за собой дорожку влажных поцелуев. Его руки снова легли ей на грудь, и он так рванул на ней блузку, что разлетелись пуговицы. Одна рука проникла ей под топик, и Лили вдруг стало все равно, что на них смотрят. Марк снова к ней прикасался, остальное не имело значения.
— Прошу прощения! — рявкнул чей-то голос. — Вам нельзя здесь находиться. Уходите.
Свободной рукой Марк порылся в кармане и вытащил пригоршню песо. Затем протянул их ближайшему охраннику.
— Мы уйдём через двадцать минут, — выдохнул он, сунув деньги в открытую ладонь.
— Двадцать минут? Господи, какое разочарование, — хрипло рассмеялась она и застонала, когда его рука сжала ей грудь.
— Хорошо. Двадцать минут. Мы вернемся, и вы покинете комнату, — предупредили их.
Но ни один из них не смог ответить, поскольку их губы снова встретились, а языки соприкоснулись.
Умом она понимала, сколько времени прошло с тех пор, как он ее оставил, но ее тело словно совсем этого не заметило. Оно вспомнило его прикосновения, будто они еще вчера были вместе, будто с тех пор не прошло и минуты. Все стало только хуже. Ее мозг проделал хорошую работу, притворяясь, что с Марком покончено. Но тело все эти шесть месяцев его жаждало. Тосковало по нему. Не понимало, почему он ушел.
Эта мысль привела ее в чувство, и Лили резко его оттолкнула. Оба тяжело дышали. Брюки Марка были расстегнуты, блузка Лили распахнута. Ее матовая губная помада размазалась по его губам и подбородку. Она глубоко вздохнула и провела руками по бедрам.
— Ладно, нам нужно немедленно со всем этим разобраться, — сказала она ему.
— Хорошо, — согласился он, хотя и выглядел немного обалдевшим.
Она подавила желание ухмыльнуться.
— Я пришла сюда не ради тебя. Ничего из того, что я делала последние полгода, не было ради тебя, — солгала она. — Ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты никогда и не имел к этому отношения, за исключением пары недель в Африке. И я не позволю тебе снова все испортить, Де Сант. Когда мы выйдем из этой комнаты, ты покинешь дом, а я закончу эту работу.
Оцепенение Марка прошло, он застегнул брюки и свирепо на нее уставился.
— Я имел к этому отношение с того самого момента, как ты открыла сейф, и ты об этом знаешь. Чем, по-твоему, я все это время занимался? Отдыхал, мать твою? Мне за это дерьмо точно не заплатят.