Лили присела на корточки, тут же оттолкнулась от стены, прошмыгнула между ногами Марка и забралась под кровать. Кто-то схватил ее за лодыжку, но она вскрикнула и ударила нападавшего в лицо, затем выползла с другой стороны кровати и вскочила на ноги. Она быстро огляделась — Марк, матерясь на чем свет стоит, боролся с удерживающим его мужчиной, но уже с натянутым на голову мешком, ему в ближайшее время явно никуда не деться. Именно ей придется вытаскивать их из этой ситуёвины.
Рядом с кроватью стоял торшер. Лили схватила его и, вырвав из розетки шнур, размахнулась лампой, как бейсбольной битой. Она угодила торшером по голове одному из мужчин и, разбив витражный абажур, сбила его с ног. Она никак не была экспертом по Бодзюцу, но Кингсли владел им в совершенстве и немного ее научил (прим. Бодзюцу – яп. «искусство шеста». Японское искусство ведения боя при помощи деревянной палки «бо»). Она взмахнула над головой основанием торшера, а затем ударила им по спине другого нападающего.
— Хватит!
Всё остановилось. Дверь в спальню распахнулась, и горящие в коридоре лампы осветили фигуру мужчины. Затем этот мужчина вошёл в комнату, дверь закрылась, и под потолком вспыхнул свет. Лили поморгала, ее глазам потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к яркому освещению, а затем перед ней возник Дамиано Ледо.
— Мы пытались, босс, — выдохнул один из мужчин.
И словно чтобы подчеркнуть, насколько трудной оказалась их задача, Марк резко откинул назад голову. Его накрытый джутовым мешком затылок врезался в нос нападавшего, и тот закричал от боли, а потом ударил Марка в поясницу.
— Какая жалость. Ты разбила лампу от Тиффани. Очень дорогую, — вздохнул Дамиано, проходя вглубь комнаты.
Пытаясь совладать с дыханием, Лили внимательно следила за его движениями, по-прежнему держа торшер над головой.
— Уверена, ты сможешь наворовать себе еще на одну, — ответила она.
— Она еще и забавная! Просто находка! Но время игр закончилось, — сообщил он ей.
Она кивнула.
— Хорошо. Когда ты узнал?
— О, я узнал тебя с того момента, как ты появилась на вечеринке. А потом ещё этот неуклюжий джентльмен… Мои жучки тут же засекли его брожения, — объяснил он, указав на Марка.
— Значит, танцуя со мной, ты уже знал, кто я, — уточнила она.
— С самого начала.
— Тогда почему…
— Потому что это так весело! Смотреть, как ты играешь, как ведешь себя так, будто знаешь, что делаешь. Но теперь с этим покончено. Бросай лампу. Вы в меньшинстве, без оружия и вне игры, — сказал Дамиано.
Лили прищурилась, крутанула в руке основание торшера и направила его в грудь Дамиано. Она сжала его в ладони и повернулась лицом к Ледо.
— Только рыпнитесь. И я проткну тебе грудь насквозь еще до того, как они успеют выстрелить, — пригрозила Лили.
С такой невероятной быстротой, что Лили и представить себе не могла, Дамиано выхватил из-под пиджака пистолет. Его дуло тут же уперлось Марку в лоб. На мгновение время остановилось.
— Да, но успеешь ли ты это сделать до того, как выстрелю я? — спросил он.
Лили облизнула губы и оглядела комнату.
— Ой, да брось, мы ведь так подружились. Почему бы тебе не вышвырнуть своих головорезов, я попрошу своего друга подождать снаружи, и мы с тобой что-нибудь придумаем, — проворковала она сексуальным голосом.
Он фыркнул, а Марк зарычал.
— Отчаянная попытка. Делай, как я говорю, — голос Дамиано стал жестким.
Марк снова начал ерзать, пытаясь освободиться.
— Чёрта с два. Делай все возможное, чтобы выбраться! — крикнул он; его голос заглушал мешок.
— Милый, у него пистолет. Прямо у твоей головы, — сообщила Лили.
— Да мне насрать. Бросай все, что там у тебя, и убирайся отсюда!
— Хватит болтать! Брось лампу, Лилиана! — приказал Дамиано.
Марк начал вырываться сильнее.
— Не вздумай этого делать, Лили. Не смей этого делать! Сама знаешь! Убирайся отсюда!
Конечно же, Лили знала, что если она отступит, то им обоим конец. Но если она не отступит, Марку уж точно конец. И как бы ей ни нравилось делать вид, что она его ненавидит, мысль о том, что ему будет больно, что он умрет, казалась ей слишком невыносимой. От одной этой мысли у нее возникло чувство, будто кто-то наступил ей на сердце. Этого нельзя было допустить.
«Вот что было самое ужасное в этих шести месяцах — не знать, в порядке ли он».