Зато называть Марьяну мамой мне разрешалось только наедине, при посторонних она требовала звать себя исключительно по имени, и это была еще одна особенность наших с ней отношений.
Была ли моя мать хорошей актрисой? На сцене, пожалуй, да. По крайней мере, зрители рукоплескали, пресса восхищалась, а те самые поклонники называли «музой» и «божеством», целуя ей ручки и ножки. Наверно, они целовали ее куда-то еще, но к тому моменту меня уже выпроваживали из гримерки, после чего я часами бродил по темным, часто безлюдным коридорам опустевшего театра, рисуя в голове свой собственный, особенный мир. Эти безмолвные часы, наполненные лишь фантазиями, стали моей игрой, моим развлечением и моей жизнью.
Я долго мог ждать, когда моя мать соизволит наконец вспомнить обо мне или просто решит поехать домой, и во время этих моих бесконечных ожиданий сюжеты, подсмотренные мной на сцене, ярко вспыхивали в моем неискушенном детском сознании. Я представлял себя то Марком Антонием, то Ленским, то Ромео. Частенько я забирался на опустевшую сцену одного из залов и там, в тишине и гулком полумраке, играл для себя роли, особенно полюбившиеся мне. Тени оставленных на ночь декораций казались мне пришельцами из моих миров. Они несомненно были помощниками, подыгрывая моей фантазии, а темный зал с рядами кресел казался наполнен благодарными зрителями, ради которых я каждый раз перевоплощался.
Я с детства свыкся с пороками, грехами и страстями, царящими внутри этих стен, уже тогда став их частью. Приглядывался к обитателям и их жизни, исследовал самые потаенные уголки старого здания, присутствовал на репетициях и спектаклях, наблюдая то из-за кулис, то из зрительного зала.
А еще я стал рано и с упоением читать. Мне хотелось проговаривать любимые монологи полностью, а не вспоминать отрывками. Литературный мир захватил меня без остатка, рано познакомив с судьбами совсем не детских героев, с их любовью, жестокостью, влечениями, предательством и искушенностью в жизни.
Как все дети, я, разумеется, ходил в школу, но уже тогда считал себя чужим среди одноклассников, как-то иначе глядя на весь мир, будто бы пропуская его сквозь пыльную призму театральной жизни. Как будто они все наблюдали события из зрительного зала, а я — из-за кулис. Мне бывало скучно играть со сверстниками, их забавы казались мне слишком детскими, наивными, простыми. Я ощущал себя старше и, чего греха таить, значительнее и умнее прочих. Удивительно, но ровесники это чувствовали и тянулись ко мне, к моей необычности, моей властной, неколебимой уверенности в своей правоте, и это казалось мне единственно правильным отношением к себе.
В школе я ни с кем не сблизился по-настоящему, не завел друзей, ведь для них всех театр был всего лишь зданием со сценой, но не всей жизнью. Но я все же снизошел до этих мальчишек, заглядывающих мне в глаза и ищущих в них одобрения. Не то из тщеславия, не то просто из любопытства, я решил не игнорировать этот чужой мирок обычных людей, к которому я не принадлежал, но старался изучить получше. Неизменным оставалось одно: что бы ни происходило в моей жизни, я непременно возвращался в театр, к своему миру, все лучше и лучше оттачивая выбранные для себя роли.
Однажды мое вдохновенное, но, пожалуй, излишне пафосное и страстное выступление застала Регина, одна из ведущих актрис театра. Из-за достижения вехи в сорок пять лет, на сцене ее потеснила моя маман. Регина стала играть другие роли, более подходящие ее возрасту, но она никак не могла смириться со своим увяданием. Из-за этой профессиональной ревности у них с Марьяной часто вспыхивали конфликты. Впрочем, Регина к тому времени имела влияние на многие вещи, которого у моей матери тогда не было, и я искренне не понимал, чем, собственно, женщина недовольна. Ее опыт и влиятельность, на мой неискушенный взгляд, стоили ушедшей молодости.
В тот вечер я отыгрывал монолог графа Монте-Кристо, когда Регина, лениво аплодируя, вышла из тени затемненного зала и медленно приблизилась к сцене. Я так и не понял, как долго она за мной наблюдала и, помнится, смутился в первый момент, прервав себя на полуслове. Она заговорила первой.
— Ты хорошо играешь, Арт. Хочешь выступать на сцене по-настоящему?
— Разумеется, — с нахальным вызовом недоросля, подогретым смущением, заявил я. Я был невероятно горд этой немудреной похвалой опытной актрисы, а может быть, даже хотел впечатлить ее еще больше. А по неопытности лет не заметил томных ноток в ее голосе.
— Я могу повлиять на это. Хочешь? Пойдем со мной, расскажу, что можно для этого сделать.
Неправда, что своих целей через постель добиваются только женщины. Успешные дамы имеют не меньшее влияние на судьбы молодых амбициозных мальчиков, даруя покровительство в обмен на молодую горячую кровь. Я, впрочем, в покровительстве не нуждался, но Регина считала иначе, эгоистично возжелав страсти молодого любовника. Мне было пятнадцать.