Как жаль, что прежние вечеринки уже не разуют меня. Мне больше не интересны актерские тусовки с бывшими однокурсниками, а все остальные мероприятия были слишком официальными, чтобы я мог на них расслабиться. Оставалось три вещи, которые могли вывести меня из адского состояния. Женщины, алкоголь и творчество.
Да, я тогда так и решил, но снова оказался разочарован. Алкоголь почти не дарил забвения, воскрешая в затуманенном мозгу все воспоминания и окрашивая их в новые оттенки боли. И стоило протрезветь, как к душевным страданиям добавлялось еще и похмелье. Я быстро понял, что этот путь приведет меня к окончательному разрушению и просто перестал коротать вечера с бутылкой.
С женщинами вышло еще хуже. То, что я видел в них раньше, но снисходительно прощал, сейчас раздражало настолько сильно, что даже физической разрядки было недостаточно. Не хотел я ни одну из них, из этих жеманных красоток, готовых побежать за мной после единственного взгляда. Если женщина была не похожа на Элли, то она меня просто раздражала. Если же хоть в чем-то походила на нее, то вызывала в душе настоящее бешенство, когда хочется не насладиться ей, а просто придушить.
Очень скоро я бросил попытки залечить свои раны женским вниманием. Потом, когда я снова буду способен дышать, я верну себе способность пользоваться женщинами для своих утех. Но сейчас меня словно заморозили изнутри.
В моей жизни остались только работа и творчество, и им я отдался со всей пылающей внутри страстью и болью. Я ставил новый спектакль, спихнув все бумажные дела на Марата. Он с готовностью принял работу, на которую я оказался неспособен сейчас. И часто я ловил на себе его встревоженный взгляд. Нет, Марат не пытался со мной поговорить, он словно чувствовал, что меня нужно просто оставить в покое.
Он даже взял на себя обязанность связей с общественностью. Эта самая общественность доставала вопросами, будет ли продлен показ моего первого спектакля, какие у меня и у театра дальнейшие творческие планы и, самое неприятное, куда подевалась Элина Вельт. Марат всем говорил, что актриса уехала в отпуск, и на дальнейшие вопросы загадочно молчал. Мы ведь не знали, где она, и я, признаться, и не хотел узнавать. Потом, чуть позже, когда будет не так больно, я придумаю нормальную легенду, которая устроит всех любопытных.
Постановка спектакля «Заблуждения» в других театрах тоже готовилась, но я больше не интересовался этим. Пьеса теперь навсегда была связана для меня с Элли, и я словно отрекся от своего же произведения. В контрактах с театрами четко написано, что и как они должны делать, вот пусть и справляются сами, без меня, хотя до побега Элли я и собирался принять в этом самое деятельное участие.
Я же работал, вместе со своими актерами вкалывал, как сумасшедший, занимаясь новой постановкой. К тому же, я решил оставить в репертуаре кое-что из классики, добавив в нее некоторые новшества, которые так не любил Богдан. На эти постановки тоже охотно ходили, театр постепенно поднимался, начал приносить прибыль. Но мне и это было безразлично. Я хотел просто погружаться в параллельный мир своих героев, и только там я мог на время забыть о предательстве.
Я понимал, как сильно изменилась в очередной раз моя жизнь и даже весь мой круг общения. В нем остались только люди, которые еще ни разу меня не предали. Удивительно, но в круг таких людей вошел и Влад. Я видел, что он тоскует по своей Диане не меньше, чем я по Элли. Обе подружки-стервы не оставили нам ни малейшего шанса на счастье. Знание, что я — не единственный на свете, кто испытывает боль и разочарование, немного примиряло меня с жуткой тоской. Пару раз мы с Владом даже заваливались в какой-нибудь бар, и молчаливая скупая поддержка собрата по несчастью помогала скоротать очередной невыносимый вечер.
Тот день был самым обычным. Осень уже наступила, и серая дождливая хмарь за окном добавляла особый уют моему кабинету. Здесь было светло, тепло, уютно тикали старые часы, и ехать в квартиру, где меня поджидало одиночество, не хотелось.
Репетиции уже закончились, спектаклей сегодня не было, актеры разошлись по домам, а мы с Маратом засели у меня и неспешно разбирали дела. Я редко стал вникать в насущные вопросы театра, Марат и сам справлялся с ними блестяще, и сегодня я занялся ими лишь затем, чтобы оттянуть время возвращения домой. Тоска, ставшая моей постоянной спутницей, привычно грызла меня изнутри. Я почти свыкся с ней, мы стали единым целым, но сегодня она ощущалась сильнее. Возможно, причиной была все та же погода. Гадюка-тоска, свернувшаяся клубком на сердце, знала, что стоит мне покинуть стены театра, остаться одному, как я снова окажусь в полной ее власти, а моросящий холодный дождь — это полностью ее стихия, дарующая змее силу и власть надо мной.