Мысли о кастинге перемежались со взволнованным предвкушением, разбуженным звонком Макса, и моя кровь начинала бурлить, когда я понимала, что очень скоро снова увижу его.
Прошло довольно много времени, когда из размышлений меня выдернул женский голос, громко произнесший мое имя. Неужели и до меня дошла очередь? В глубине души я была готова и к тому, что меня не станут смотреть, выбрав другую претендентку, и к отказу. Мне не впервой слышать: «Извините, вы нам не подходите», так что пришлось мысленно собраться и подавить волнение.
Но к чему я оказалась не готовой совершенно, так это к составу комиссии. А если быть точнее, что в ней окажется тот самый красавчик из сквера, о котором я, признаться, успела забыть. Но вот он, сидит в своей мрачной черной одежде и внимательно смотрит на меня, как на подопытного кролика. Я поняла, что театральная обстановка необычайно подходит этому Мефистофелю, будто он сам является частью этого театра, его душой. Может, поэтому он так чуждо смотрелся на улице в солнечный день, что ему место в пыльном закулисье?
Не знаю, почему, но меня испугало это открытие, словно я все-таки столкнулась с местным привидением, которое оказалось совсем не таким, как я себе представляла, и встреча эта не сулила мне ничего хорошего. Захотелось даже спросить у сидящей за столом комиссии, все ли видят хмурого типа по центру? А то может кресло пустует, и этот прожигающий взор вижу только я?
«Элли, прекрати нервничать, а то они решат, что у тебя с головой не все в порядке», — одернула я себя мысленно, но окончательно взять эмоции под контроль никак не получалось. Я еще помнила наглый оценивающий и насмешливый взгляд, будто мужчина нашел что-то крайне забавное в моем лице. Почему-то его разглядывание там, в сквере, показалось вдруг мне еще более унизительным, особенно в свете того, что мужчина состоял в комиссии по отбору на роль, на которую я пришла пробоваться. Ясно же, что и сейчас я ему не понравлюсь, опять будет смеяться. Но придется пройти это испытание до конца. Я решила не смотреть на мужчину, его взгляды итак лишали меня равновесия.
Пролепетала что-то про диплом, как будто им было дело до моей корочки, и назвала отрывок, который собиралась прочитать. Тип так посмотрел на меня, словно я собралась декламировать детский стишок, встав на стульчик. Тут же стало стыдно, потому что примерно так я себя и почувствовала: маленькой девочкой, которая ляпнула какую-то глупость. Но ведь Альберт Борисович всегда учил, что настоящего актера можно распознать даже по самому элементарному монологу! Так чем этому типу «Письмо Татьяны» не угодило? Не демонстрировать же ему мое экзаменационное выступление?
Настрой был сбит окончательно. Я вдруг застыдилась своего короткого сарафана, почувствовала, что стою перед комиссией чуть ли не голая. Очень неприятным был взгляд белобрысого лысеющего мужчины в ярком шелковом шарфе, который, казалось, даже не слушал меня, а многозначительно пожирал взглядом мое тело. Но еще хуже оказался взгляд красавчика. Этот, казалось, не только одежду, но и кожу с меня снял, обнажив всю мою плоть.
Он смотрел так пристально, с прищуром, что воздух застревал где-то на полпути, не желая проталкиваться в легкие. А уж когда начал соблазнительно водить пальцем по чувственным губам, я окончательно стушевалась. Зачем он это делает? Видит же, наверняка видит, как действует на меня!
Я не помню, как долепетала свой отрывок, даже не пытаясь выправить ситуацию. Какая теперь разница? Я провалила эти смотры, мне здесь больше нечего делать. И в актерской профессии, судя по всему, тоже. Только что я сама себе это продемонстрировала. Правы были родители, я никчемная, бесталанная, бестолковая девчонка, и сидеть мне надо в конторе, перебирать ненавистные бумажки.
Мне вдруг стало плевать, как я выгляжу для этих мужчин. Я собиралась всего лишь забрать свои документы и сбежать, но мою руку вдруг с силой прижала к столу ладонь того самого Мефистофеля. От неожиданности я даже не успела возмутиться или испугаться, хотя его горячая хватка была достаточно агрессивной.
Следующие его слова совсем сбили меня с толку. Зачем ему еще раз слушать меня? Не достаточно одного унижения? Или времени у него слишком много, чтобы наслаждаться позором другого человека? Но слова импозантного мужчины, который переспрашивал мое имя, заставили разозлиться. Нет уж, не увидит он жертву, как бы ни хотел этого.