– Послушай, Слава, своего единственного ребенка, – поддержала слова говорившего сына добродушная женщина, сидевшая, как известно, напротив, – возможно, стоит все же дать ему шанс попробовать пожить с любимой девушкой, чем женить его по нашей с тобой воле, и все равно сделать при этом несчастным, а еще и быть потом виноватыми, что не дали ему пройти весь свой «путь» самому; другими словами, пусть он сам следует туда, куда ему предначертано, набивает шишки, влюбляется, ошибается, мучается и страдает, но пускай все это будет только его, без нашей с тобой медвежьей услуги – так, может, все-таки стоит дать ему эту возможность?
Полковник полиции смотрел на близких ему людей если и не ошарашено, то, по крайней мере, нисколько не понимая, как он, отдаваясь полностью своей нелегкой работе, смог упустить самое главное дело своей жизни и вырастил такого неприлично мягкотелого сына; ладно, женщина (ее с выражением столь глубокой нежности еще можно как-то понять), но вот здоровый, сильный, умный «парнина», подающий большие надежды – чтобы он так неоднозначно смог свернуть с намеченного пути? – это было для него совершенно непостижимо. В конце концов, выслушав мнения их обоих, он сделал неприятную отмашку рукой и, опечаленный, решил, что пришла пора этот разговор, никчемный и бесполезный, заканчивать, о чем и выразил свое неотвратимое мнение:
– Я вижу, что вы – ни тот, ни другая – со своею любовью никак не уйметесь, поэтому, извините, кто-то должен быть в этой семье человеком более жестким, жестоким, и где-то, может быть, и безжалостным, способным не поддаться на коварные чары какой-то там проститутки; и пусть я впоследствии и стану вам ненавистен, но именно я намерен взять судьбу единственного ребенка в свои надежные руки; в общем, с этой минуты, мои дорогие родные, я постановляю следующее волевое решение, не подлежащее никакому обжалованию: наш мальчик сегодня же уезжает в учебное заведение – я лично его туда отвезу! – и лишается впредь всех положенных ему карманных финансов; следовательно, он будет жить только за счет того, что причитается ему за учебу от нашего государства. И еще! Колечко, любезный сыночек, тебе придется отдать. На этом у меня пока всё, а если же, вопреки моему пожеланию, ты, Андрюша, все-таки наберешься смелости и пойдешь против моей отцовской воли, то с этой минуты будешь сам кормить и себя, и вновь созданную семью исключительно на заработанные собою средства – кто не согласен?
Таковых не нашлось. Противоречить несгибаемому полковнику было бы глупо, потому-то, подтвердив свое отношение молчаливым согласием, и мама и сын не проронили больше ни единого слова вплоть до самого окончания ужина.
Азмира, к тому времени, находилась уже у себя дома и лежала в кровати, обдумывая произошедшее за день. «Я абсолютно правильно сделала, что рассказала Андрею всю правду, – размышляла она с огромной печалью, – еще до того, как это бы ему сообщил его высокомерный папаша – пусть теперь все узнают, что я не до такой степени «прожженная сука», и главной моей целью является отнюдь не «хомут», одетый на состоятельного мужчину. Жалко, конечно, что не удалось вырваться из этой мерзопакостной жизни, но Холод парень хороший, и обманывать его – лично у меня не хватило бы совести. Ну и что, что он по натуре своей трусоват и что «родаков» боится сверх меры?.. В душе он очень совестливый, а главное, до безумия преданный – такой, уж точно, никогда и ни за что не предаст. Пусть все идет своим чередом, и если Богу все же станет угодно соединить наши любящие сердца, значит, мы непременно будем с ним вместе; ну, а ежели, нет – так что ж? – разве только на нем весь свет клином сошелся… с моими-то внешним данными, разумеется, я одна не останусь».
Так рассуждала Тагиева, пока не зазвонил ее сотовый телефон. «Кому я понадобилась в столь позднее время?» – задалась она недовольным вопросом, поднося к глазам смартфон, представленный самой последней моделью iPhone-а; оказалось, звонила ее «сменщица» по «непутевой работе». «Этой-то чего еще надо?» – невольно удивилась молодая путана, но все же ответила.