— Тетя, и деевцо наисуй… ёочку, — приставал Саша.
— И елочка будет, подожди.
— К Ильяшенковым заходил, — отвечал Осокин, — давно у них не был.
— Какая красавица у них старшая! — воскликнула Настя, лукаво взглядывая на Ореста.
Тот сконфузился немного.
— Да, — проговорил он, поспешая заняться племянником.
Раздался звонок и, через минуту, вошел доктор, молодой еще человек, с весьма добродушным и выразительным лицом; фамилия его была Каменев. Он поздоровался с Завольской и Осокиным, приласкал детей и, потирая руки, спросил о здоровье хозяйки.
— Здорова, — отвечала Настя, — с дороги только устала немного.
— Ну и хорошо… молодец барыня! — продолжал потирать руки и ходить по комнате Каменев. — А ваша милость? — похлопал он по плечу Ореста.
— А моя милость сожалеет, что давно вас не видела!
— С радостью бы зашел, да времени все не находится: то практика, то занят.
— Когда же думаете вы держать на доктора? — полюбопытствовала Завольская.
— Теперь скоро, премудрость главную осилил, — улыбнулся доктор.
— Боис Якович! Тетя мне ашадку исует, — похвастался Саша.
— И мне, тетя, потом наисуй, ласкаясь к девушке, — потребовал Миша. — Дядя, она и мне наисует?
— Иди-ка ко мне — я тебе нарисую, тетя занята, — сказал Осокин.
Мальчик сбегал за карандашом и бумагой и принес дяде.
— А вы, Боис Якович, умеете ашадок исовать? — поинтересовался Миша.
— Нет, дружок, не умею.
— Вы тойко екаство давать умеете?
— Только лекарство, — усмехнулся доктор.
— Здравствуйте! — воскликнула появившаяся вдруг Бирюкова и протянула Каменеву руку. По ее закрасневшемуся лицу и прерывавшемуся голосу видно было, что она торопилась. — Как узнали вы о нашем приезде?
— Да дворник ваш милым человеком оказался: уведомил… Ну, я и тово… с визитацией.
— Очень любезно. Надеюсь, вы довершите вашу любезность, отобедав с нами?
— Ей-Богу, не могу, — с едва заметным замешательством отвечал доктор. — Тут у меня трудно больной есть… Резался дурак… ну я ему зашил… боюсь, чтобы опять того… Я и то насилу урвал минуту. Ну, а вы-то как себя чувствуете?.. Пилюли принимали? Купались аккуратно?
— Все делала, да пользы что-то не вижу.
— Послушаем… я и стетоскоп захватил… Разрешите?
— Пожалуй, — равнодушно согласилась хозяйка и пригласила Каменева в смежную комнату.
— Какие тут лекарства, — по-французски отнесся к Насте Орест, как только Надежда Александровна и доктор вышли, — когда душа покоя не знает.
— Да, тоскует сестра ваша… Как ни старается она скрыть это, но я-то вижу!
— Мишутка! — подозвал к себе сына появившийся в дверях Бирюков. — Марш ко мне!
Ребенок посмотрел на отца, мгновенно взобрался на колени к дяде и положил голову на его плечо.
— Поди сюда, говорят тебе! — крикнул Владимир Константинович.
Миша крепче прежнего прижался к Осокину и не думал сходить с коленей.
— Иди к отцу, — сказал тот, ссаживая племянника. — Иди же… не хорошо! — уговаривал он его.
Мальчик сделал было несколько шагов, но вдруг заплакал и вернулся.
— Плакса дрянная! — оприветствовал сына Бирюков. — Сашка! — подозвал он старшего. — Хочешь водки?
— Хочу, — отвечал мальчик, подходя.
— Молодчина! — потрепал его по щеке отец, налил ему полрюмки и дал выпить: ребенок закашлялся.
— Что это вы делаете? — вскричала Настя, вскакивая и уводя от него Сашу.
— Ничего, пройдет! — расхохотался Владимир Константинович. — На, вот, закуси, — подал он сыну кусок бутерброда.
Орест только плечами пожал.
— Водка желудок укрепляет, — словно оправдывался Бирюков, — от золотухи доктора всегда водку прописывают.
— Саша вовсе не золотушен, да и вряд ли водка вообще детям полезна, — заметила Завольская. — Спросите Каменева — он здесь.
— Где?
— У вас в кабинете; Надежду Александровну выслушивает.
Владимир Константинович всполошился.
— А что?.. Разве она нездорова?.. — Ангельчик! Милочка! — бросился он к входившей жене и стал целовать ее руки. — Ты больна?..
— Нет.
— А доктор что же выслушивал?
— Ведь ты знаешь, что у меня грудь слаба… ну он и следит за тем, чтобы она совсем не расстроилась.
— Так у тебя теперь ничего не болит?
— Ничего.
— Урра! — крикнул вдруг Бирюков, подошел к закуске, налил себе водки и, провозгласив «за здравие нашего ангела!», опрокинул рюмку в свою широкую глотку.
Надежда Александровна с сожалением, похожим на презрение, посмотрела на мужа и, подозвав к себе детей, села к столу показывать им карточки.