— Эней, — Клейте провела языком по моей шее, — я думаю, что нам нужно еще попробовать, в другой раз, когда твои силы восстановятся. Я решила, что ты более опытен в ласках, но обещаю, что смогу сделать из тебя прекрасного любовника. Калас, бывает, отлучается на несколько дней, даже если живет в этом доме.
Она провела рукой по моим волосам и поцеловала в губы.
***
[1] Парменион — (400-330 гг. до н.э.), полководец Филиппа и Александра Великого, принадлежал к благородному македонскому роду. В 356 г. он отличился в войне с иллирийцами, в 346 г. осадил г. Гал, взятый несколько месяцев спустя Филиппом. В 342 г. он действовал против Эретрии и Орея на Эвбее, а в 336 г., накануне смерти Филиппа, открыл военные действия против персов в Эолиде. Зимой 335-334 г. Парменион вернулся в Македонию, после борьбы с Атталом, и принял участие в совещании о новом персидском походе. Он всегда стоял во главе фаланг; в битвах при Гранике, Иссе и Арбелах Парменион командовал левым крылом. Умер в 330 г. от меча убийцы, за участие в заговоре против Александра; тогда же пал и сын его, Филота, казненный по суду македонского войска. Заговор этот был результатом недовольства против Александра, усвоившего персидские обычаи и обращавшегося со своими полководцами как династ.
[2] Мемнон — полководец, эллин с острова Родос на службе персидских царей.
[3] Антипатр — (397-319 гг. до н.э.), македонский полководец, регент Македонии с 334 по 323 гг. до н.э. и регент Македонской Империи с 321 по 319 гг. до н.э., чья смерть положила конец могуществу Македонии.
[4] право быть царем в Македонии передавалось по наследству, но претендента утверждали на специальном военном совете.
[5] гинекей — женская половина дома.
[6] клинэ — ложе, скамья.
========== Пелла, глава 2. Вкус яблока раздора ==========
Калас вернулся только на закате, с весьма довольным видом сообщил, что сосед — достойный человек, и если обстоятельства не изменятся, то можно будет отдать Клеопу замуж за его сына. Мы совершили вместе с ним вечернюю трапезу, посетили купальню, потом вернулись в мегарон.
«Я буду знать, что ты рядом, что смотришь на меня, сокрытый занавесью. Лаская жену, я буду представлять тебя». Эти слова несчетное число раз проносились в моей голове. Я сидел на скамье, сгорая от ревности. Не этих жертв я желал себе, впиваясь зубами в руку, чтобы мое горе не вырвалось наружу. Горячие слезы катились по моим щекам. Я ласкал свой фаллос, представляя руки Каласа поверх своих рук. Сквозь полупрозрачную ткань я мог наблюдать, как переплетаются тела в любовном экстазе, слышать протяжные стоны и страстные признания жены мужу. Калас — мой, только мой, и мы любим друг друга — хотелось кричать во весь голос, чтобы эхо разносило такую весть по всему свету до самых чертогов богов.
Удовлетворенная Алкмена, подобрав сброшенную одежду, удалилась. Калас стремительно вскочил и бросился к моему тайному убежищу. Он обнимал и целовал меня, являя живые чувства после исполненного долга. Спрашивал, чего я хочу, каких божественных радостей, чтобы заглушить мои переживания. С Сурьей было все не так! Мы оба хотели эту женщину, деля удовольствие, но простая жалость к любой другой женщине становится помехой на нашем пути. Мы перешли на ложе Каласа, смятое и хранившее отпечатки тел его и Алкмены, и это зрелище меня угнетало. Тогда мы расположились в саду под ночным небом, под светом звезд. Мы обнимали друг друга и целовались, как двое страстных влюбленных, сбежавших от посторонних глаз. Калас был для меня всем — миром, богом, он поглощал мои душевные силы без остатка. Я сам предложил ему продлить удовольствие не с помощью рук, а губ, и он сразу же подхватил мою идею. Тогда мы легли рядом, сплетаясь в объятиях, мои губы коснулись его возбужденного фаллоса, он был сладок на вкус.
Но его другие прикосновения вызывали во мне воспоминания ужаса, пережитого с Кассандром. Я понимал, что нам теперь не любить друг друга, как любили раньше, пока я не забуду ощущения от грубых пальцев Кассандра в моем теле. Той ночью Калас предложил мне переехать в Пеллу, там я буду посещать палестру и постепенно смогу все забыть, предавшись новым впечатлениям. Я и сам был рад покинуть этот дом, не нарушив покой его обитателей.
Утром Клейте устроила моему господину целый скандал [1]. Она с воплями носилась за ним по дому, топала ногами, швыряла предметы, ругалась и хулила богов. И все из-за того, что Калас во всеуслышание объявил о моем отъезде в Пеллу. Он поначалу пытался оправдаться, что так будет лучше для меня, что вызвало новый взрыв ярости у Клейте, которую, что меня поразило, поддержала Алкмена. Я был далек от этих странных игр, запредельных для моего понимания, из другого конца перистиля мрачно наблюдал, как мой хозяин в молчании сидит в кресле, а жены кружат вокруг него, как хищные птицы над добычей, подчас сами себе противореча в речах. Близнецы, возившиеся с игрушками посредине перистиля, старались перекричать своим ревом их всех.
Не только это угнетало мою душу — я знал, что неправ, что позволяю пользоваться собой ради удовольствия любому, кто пожелает меня взять. Почему я сразу не отверг ласки Клейте, в самом начале? Что за дурной человек проснулся во мне? Получилось, что воспользовался тем, что мне не принадлежит, обманывая доверие моего покровителя. Или я окончательно сжился с ролью безропотного раба, забыв о том, что был рожден свободным и воспитан в традициях добра и справедливости? Боги обязательно покарают меня за это, как уже наказали, когда я согласился возлечь с Кассандром, но, видно, этой науки оказалось недостаточно. Я размышлял, все больше проникаясь жалостью и к себе, и к моему господину. Он старается сделать мне добро, но я постоянно становлюсь предметом ссор в его окружении, без меня его жизнь протекала бы размеренно и спокойно, но я, как сын Эриды [2], появился здесь, чтобы намеренно вредить.
Наконец, Калас встал перед женами, побледневший от ярости; я видел его таким лишь раз, когда Гелипонт рассказал ему о моей попытке убить себя.
— Мой! И не смейте мне перечить. Жить буду с тобой, Алкмена, а ты, — обратился он к Клейте, — свободна в действиях. Я и так позволяю тебе слишком много, бери любого раба, но Энея я тебе не отдам. Он — мой! Мой эромен, мой возлюбленный!
Обе женщины разом умолкли и поспешили в свои покои. Хозяин принял решение, которое не обсуждается. Служанка Клейте подхватила обоих близнецов и последовала за своей госпожой. Я увидел, как согнулись плечи моего господина, будто на них опустили тяжелый груз. Не обращая ни на кого внимания, он направился в свои покои и закрыл двери, желая остаться в одиночестве. Я увидел Гелипонта, он вышел из-за колонны, где до этого прятался, наблюдая за хозяевами, и направился ко мне. Желая упредить его упреки, я принялся твердить о собственной виновности, но он был по-спартански лаконичен: отвесил мне тяжелый подзатыльник и сказал:
— Верни хозяина.
Я тихо вошел внутрь покоев. Свет пробивался лишь сквозь узор на дверях, являя взору причудливо изогнутые лучи, вычерчивающие завитки на плитке пола. Калас, сгорбившись, сидел на ложе, закрыв лицо своими широкими ладонями. Я присел рядом и погладил его по спине, он вздрогнул от моих прикосновений и поднял голову. Даже в полутьме я почувствовал, что его глаза полны слез. Я обнял его за шею, прижался, но Калас оттолкнул меня:
— Ты ведешь себя как диктерия, даже хуже. Уходи!
Я проявил настойчивость и опять обнял его, чувство нежности к Каласу переполняло меня:
— Не уйду, можешь ударить меня, убить, но не уйду! Прости…
— Я страдаю, Эней, ты и не должен испытывать ко мне никаких чувств, тем более — любовь, но ты причиняешь мне боль, которую трудно переносить. Все твои слова и признания — ложь! Я представляю, как ты насмехался над моими чувствами, моими словами и желаниями. Я груб и жесток, я держу в подчинении многих людей и готов покарать смертью каждого, кто осмелится встать на моем пути, но ты — еще злее и коварнее, ты наносишь удары туда, где я больше всего уязвим, — он смахнул слезу, скатившуюся по щеке, и замолчал.
— Калас!