Я поглядел прямо на того знатного перса, который вынес нам приговор в Тарсе. В его лице что-то дрогнуло, будто он меня вспомнил. Перс вытянул вперед свой указательный палец с массивным золотым кольцом:
— Ты тот посланник, у которого нашли письма!
— А потом насиловали всю ночь. Раб царя Александра достаточно унизился перед рабом царя Дария, чтобы быть выслушанным?
Высочайшим кивком головы мне было позволено говорить. Я опустил голову, собираясь с мыслями и с ужасом увидел красное пятно крови, расплывающееся на моем хитоне. Я зажал рану рукой, боль отрезвляла, пока я расписывал все преимущества, которые получат персидские военачальники, если примут македонца своим царем.
— … один царь царей бросил все, проиграв битвы, а новый царь царей, явивший свою силу и покровительство богов, стоит перед вашим порогом, и если вы признаете его власть, то все ваши земли и титулы останутся при вас. Александр хочет дойти до края света, его гетайры последуют за ним, кого он оставит позади себя? Только тех, кто явил ему свою верность! Никто не причинит вам обид, если вы выйдете навстречу в праздничных одеждах, осыплете его лепестками цветов, дадите его воинам отдохнуть и залечить раны в довольстве. Потом все они уйдут…
В голове шумело, сознание уплывало в неведомые дали, а я продолжал говорить, пока не услышал:
— Позовите лекарей, позаботьтесь о посланнике царя Александра!
Меня, почти теряющего сознание, подхватили под руки и повели куда-то в глубины дворца. Глаза мои были закрыты, я только чувствовал, как с меня быстро сняли одежду, уложили на скамью, разрезали набухшую от крови ткань бинтов и осмотрели, зажимая пальцами рану. Кто-то сказал о совершенно варварских способах лечения «у этих эллинов», рану промыли, и, судя по ударившему мне в нос резкому запаху — коровьей мочой. Всем понравились мои рисунки на плече. Потом наложили мазь и повязку, предложили перенести на постель и долго решали на чью, потому что свободные комнаты дворца были заняты воинами, пустовала только женская половина. Чей-то низкий голос сказал, чтобы несли на женскую, о больном там есть кому хорошо заботиться. Вспомнив богато украшенные покои для женщин, увиденные в Дамаске, я мысленно согласился с этим голосом. Под меня подложили простынь и бережно понесли, опустили на мягкое ложе, со всех сторон подоткнув подушки, укрыли легким покрывалом. Я невольно погладил пальцами вышивку, было приятно осознавать, что моя речь достигла цели, раз я сейчас не лежу на соломе в каком-нибудь мрачном узилище. Потом меня напоили горьким отваром, ввергнувшим меня в глубокий сон без сновидений.
Я проснулся только на следующее утро, разбуженный криками ликующей толпы и представил, как ворота неприступного города раскрываются, и мой царь въезжает в них, следуя дорогой Процессий, приветствуемый венками из цветов и богатыми дарами, как величественно за ним, в боевом порядке, шагают эллины, изумленные красотой внутреннего убранства города и грандиозностью храмовых построек. Рядом со мной сидел раб женской половины — толстый, в одной расшитой золотой каймой набедренной повязке, и с массивными кольцами в обоих ушах. Он о чем-то молил своих богов, но сразу поднял голову, услышав, что я шевельнулся. Спросил, как я себя чувствую и ненадолго исчез, приведя с собой длиннобородого лекаря, который опять раскрыл и ощупал мою рану, причиняя боль и выдавливая пальцами сукровицу. Потом опять чем-то ее обмазал и наложил повязку.
— Мне нужно идти! — сказал я, но лекарь отрицательно покачал головой.
— Тебя приказали отнести в другой дом, — вмешался раб и щелкнул пальцами. В комнату вошли еще двое слуг, таких же, как и служитель женской половины: они несли носилки, устланные мягкими тканями. Сверху над этим ложем возвышался полукруглый каркас из прутьев, который потом закрывался плотной тканью, так, что человека можно было запросто куда-нибудь унести, и никто бы об этом не проведал. Я решил не сопротивляться, предположив, что, раз войско уже вошло в город, то Птолемей узнал, где я, и приказал доставить к нему.
В носилках трясло не хуже, чем на лошади, хотя уверен, что со мной старались обращаться бережно. Я потерял счет времени и опять закрыл глаза, стараясь добрать остатки сна. Когда, наконец, мы прибыли, и ткань, скрывавшая меня, была откинута, то мои мысли опять пришли в смятение. Мягкая кушетка, задернутая полупрозрачным пологом, и никого рядом: носильщики исчезли сразу, как положили меня на ложе. Однако я не долго пребывал в одиночестве — мягкие шаги, кто-то подошел сзади и откинул полог.
— Мидас! — он улыбался, и я улыбнулся ему в ответ. — Как ты меня нашел?
Перс уселся мне в ноги, халат, одетый на голое тело и поддерживаемый широким поясом, распахнулся, открывая широкую, покрытую жесткими черными волосами грудь. Потом Мидас навис надо мной, одаряя долгим и сладким поцелуем в губы.
Я, наконец, понял, что для меня значит Мидас. Наученный искусству любви с детства, евнухами и опытными мальчиками-рабами, как мой раб — Кадм, он знал, на какие точки следует надавить, где остановиться, а где действовать более жестко и напористо. Поэтому я, побывав в его искушенных руках, настолько отвергал простые ласки Каласа, не понимая, что тот не знает и не может проявлять свои чувства по-иному.
Язык Мидаса скользил по моему животу, вылизывая и приятно щекоча чувствительную кожу, от этого я медленно, по капле, возбуждался. Мне нравилось, как он губами ласкает мой фаллос, проводит языком вдоль головки, потом обхватывает и сжимает губами, отпускает на миг и опять направляет себе в рот. Ловит мой взгляд, видит, как я прикусываю губу, потом приоткрываю рот, зову к поцелую, тихо постанываю от наслаждения — знаю, что его это возбуждает. За подобное наслаждение я готов многое ему позволить проделать с собой.
— Что же ты творишь! — простонал я. — У меня сейчас рана откроется!
— Я осторожно, — Мидас оторвался от своего занятия. — Я же не собираюсь заняться сейчас с тобой любовью. Просто ты мне нравишься, и я дарю тебе свою ласку. Или ты хочешь сбежать из моего дома сразу, как почувствуешь выздоровление?
— Я? — я задумался. Сейчас меня будет искать только Кадм, оставленный в обозе. Калас еще долго будет оправляться от ран, а Птолемей забудет о моем существовании до следующего сложного задания, полученного от царя. Губы Мидаса на моем твердом копье быстро вышибли все эти мысли из головы: я вспомнил Пеллу, когда я впервые вступил в мир этих чувственных наслаждений, ведомый персом, как слепой котенок. С тех пор я тосковал по этим временам, потому что покорный и послушный Кадм не мог мне заменить страстного и уверенного в своих действиях Мидаса. «Чтобы дух вышибало», — вспомнил я свое высказанное в слух желание. Мидас мог заставить меня содрогаться от наслаждения с помощью ласк, не прибегая к насилию и помощи рук. «Не будь я столь помешан на Каласе и моих видениях в Сиве, то отдал бы мою жизнь в руки Мидаса. Верным другом или рабом, целующим пыль у ног своего хозяина за полученное наслаждение, но я никогда его бы не покинул».
— Мидас!
— Ммм?
— Я твой. Весь, без остатка. Зачем мне от тебя бежать, когда я готов добровольно стать твоим рабом?
========== Сожженный дворец, глава 3. Кто — ключ, а кто — замок? ==========
— Свободный эллин — моим рабом? — Мидас громко рассмеялся: — Учитывая сегодняшний день, это я должен стать твоим рабом! Это мне нужно смиренно встать перед тобой на колени и молить о защите. Эней, ты, видно, не понимаешь, что из постельного мальчика ты превратился в личного посланника нового царя царей и открыл перед ним ворота Вавилона, нет… ворота, ведущие к древнему сердцу наших земель.
— Личный посланник — это Птолемей, — заворчал я, — а меня было не жалко отправить в пасть ко льву, все равно мог умереть от ран где-нибудь по дороге.
— Но не он стоял у ворот города, — спокойно отвечал Мидас. — Твой царь об этом узнает и наградит тебя.
— Да, за твою сестру мы награду получили. Сполна! У меня зад разорван в клочья, а я еду в Дамаск, потом обратно — лишь бы всех опередить и доставить «жемчужину царя» прямо к порогу его шатра.
— Барсину? Вот это интересно! — Мидас выпрямился и сел на колени, теперь только его пальцы, сомкнутые на фаллосе, руководили моим возбуждением, — когда я увидел тебя вчера в тронном зале, то не мог поверить, что ты жив. Рассказывай! А я пока прикажу принести нам кушанья — такие ты еще не пробовал, — он два раза хлопнул в ладони.