Тут Птолемей тронул меня за локоть, и я, повинуясь его мысленному приказу, принялся выспрашивать у Мидаса, как можно встретиться со жрецами Мардука, поскольку мне очень хотелось бы забраться на вершину такой высокой башни, чтобы получше разглядеть звезды, смотрящие на нас с небес. Мидас пообещал помочь, как только ко мне вернутся силы. Тогда Птолемей тоже задал свой вопрос: знает ли перс, почему вавилоняне, как и другие народы, приняли царем именно Кира? Мидас слегка улыбнулся, поскольку сразу разгадал его замысел:
— Народы долго терпят, а потом устают от несправедливости своих властителей, преумножающих злые дела и обиды. Они ждут спасителя, исцелителя, и того, кто вернет миру привычный порядок. Возвратит статуи богов в их храмы, отпустит людей в их родные земли.
— Хорошо, допустим, — Птолемей прищурил один глаз, — македонский царь установит порядок и законы, такие, чтобы все жители этих земель стали равны эллинам, а бог Мардук одобрит это, то, что случится тогда?
— Царь Александр станет царем Вавилона и земель, где уже установил свою власть.
— И Персии? — продолжил спрашивать Птолемей.
— Нет, — Мидас покачал головой. — Чтобы быть великим царем Персии, нужно нести в себе семя рода Теиспа, сына Ахемена [1].
— А если не останется этого самого семени? Ведь, у царя Дария нет детей мужского пола! Династии уже нет!
— Тогда не будет и Персии, — голос Мидаса дрогнул. — Начнется новая династия, македонская. Поэтому я и поддерживаю твоего царя: один наследник уже есть, и он — от моего рода по сестре [2]. Если он объявит ее своей женой, то получит власть…
— Одного из персидских родов, — продолжил Птолемей, — чем вызовет распрю. Так что, пока твой отец Артабаз не приобрел сильного влияния, не доказал своей преданности моему царю, никакой свадьбы не будет. Есть еще и Статира, дочь Дария…
— Не надо так! — персу совсем не нравился наш разговор, я телом чувствовал, как он напряжен, как кулаки его сжимаются, под хлестким напором слов человека, которому я служу. — Мы всегда старались помогать, и будем в дальнейшем заверять Александра в своей преданности. А пока иного ребенка нет, мы остаемся единственными родственниками.
Последние лучи заходящего солнца скрылись за зубцами стен города, и с той стороны, где лежала пока не тронутая Персида, подступала тьма. Мы продолжили свое движение, поддерживая вежливый разговор уже совсем на иные темы, пока не оказались перед воротами дворца, в котором всего два дня назад решилась дальнейшая судьба целого царства.
Строение было наполнено людьми как тогда, но сейчас в нем пировала уже другая армия. И в огромном зале в резном кресле на возвышении уже сидел иной царь, принимавший почести. Рядом с ним расположились его гетайры, кто, полулежа на низких кушетках, кто на принесенных скамьях или табуретах, а кто — просто стоя. По центру место оставалось свободным для различных актеров и музыкантов, призванных веселить участников праздника. Я заметил, что некоторые персы тоже сидят близко от царя, но группой, однако большая часть персов или вавилонян была оттеснена ближе к выходам из зала или толпилась под колоннадой перистиля. В самом же дворе в больших кратерах готовили вино, блюда с печеным мясом, свежими лепешками, фруктами и сладостями.
Я и Мидас, который продолжал меня поддерживать, медленно двигались вслед за Птолемеем сквозь толпу, приближаясь к большому залу, поскольку законное место моего хозяина было там, рядом с царем. Пока мы шли, меня несколько раз приветствовали знакомые мне люди из той обслуги, которая постоянно была при командирах ил и фаланг, поэтому мы часто общались. Они улыбались при виде меня, а я смущенно краснел, представляя, что они чествуют меня как героя, искусного переговорщика и доверенное лицо самого царя.
Пока Птолемей стремительно перемещался по залу, влекомый только своими целями, здороваясь то с одним, то с другим, Мидас усадил меня на низкий топчан, специально приготовленный для моего хозяина, подложил подушки под спину, а сам встал позади, скрестив руки на груди. Наше появление вместе оказалось весьма заметным, я постоянно ловил на себе взгляды и незнакомых мне людей, но сам старался смотреть в одну точку, и очень страшился повернуть голову в сторону македонского царя.
Наконец, вернулся Птолемей, ведя за руку очередную диктерию. Он сел рядом со мной усадив девицу себе на колени, но казался слишком сосредоточенным для того, чтобы занять себя любовными утехами.
— Эней… — он повернул ко мне голову, укладывая диктерию спиной на мои колени. — Можешь пока подержать ее за грудь, — повинуясь, я положил на нее ладонь сверху, захватывая упругое полукружие, вместе с тканью хитона. — Пока все идет как мы договаривались, кроме одного… — и когда он мне сказал, первым моим порывом было — резко вскочить с места, но этого мне не дало сделать тело диктерии, которое Птолемей положил специально. Я сжал зубы, надул щеки и громко выдохнул, стараясь успокоиться. Девица ойкнула и легко ударила меня по щеке, все-таки я сильно, сам того не желая, стиснул ей грудь.
— Смердящие псы… — только и удалось мне из себя выдавить.
— Мне тоже не в радость, — откликнулся Птолемей, задирая подол хитона диктерии и запуская туда руку, — но не стоит откликаться на то, что слышишь, а смотреть по делам: подарок тебе был очень ценным. А люди всегда будут болтать пустое и про тебя, и про меня, и даже Александра. Такое понятие как «нравственность» осталось далеко позади, а окружающие люди станут еще злее.
— Я все понимаю, но пока никак не могу смириться. Хотя, — я сделал паузу и задумался. В горле стоял горький комок, — если вспомнить, сколько во мне перебывало, с каким унижением пришлось столкнуться, в какой грязи изваляться… Мне нужно перестать себя жалеть, и признать, что я…
— Ты служишь своему царю, — назидательно прервал меня мой хозяин, четко вбивая в разум правильные мысли, — и очень хорошо служишь. А как ты это делаешь — ни царя, ни меня — не волнует. Ты ничем не уронил себя в наших глазах. Если понял, то можешь идти, — он рывком потянул на себя диктерию, и повернулся назад. — Мидас, помоги Энею подняться. Дальше он сам справится.
Задача передо мной стояла не из легких, и была даже весьма болезненной. Я медленно приблизился к группе юношей, которые были моими вечными спутниками на лагерных привалах. Они все разом обернулись в мою сторону, когда я оказался рядом.
— Ну, и кто из вас, доблестных воинов, еще не знает, что я отсосал у нынешнего сатрапа Вавилона, чтобы он открыл ворота города?
— Эней, не кидай молнии, подобно Зевсу! — Арридей встал со своего места, и подошел ко мне. Наверно, он решил, что я сейчас начну использовать кулаки на первом попавшемся мне мальчишке. — Просто у тебя слишком много завистников!
— Не сомневаюсь, что так оно и есть… — процедил я сквозь зубы, и сел на свободный табурет, придерживая здоровой рукой повязку на груди, полный решимости оставаться на месте, поскольку, если я сейчас сбегу, то насмешек мне уже не избежать.
— Шлюха, — четко проговорили за спиной, я повернул голову и увидел рядом Эсона, чьи глаза пылали ко мне такой ненавистью, что могли бы камни расплавить и превратить в воду. Я постарался сохранить спокойствие, прекрасно понимая, что меня провоцируют на драку, — спасибо, э… дядя. Рад тебя видеть в добром здравии!
— Ты позоришь нашу семью, — не унимался Эсон, хотя я про себя отметил, что он назвал меня не рабом, не ублюдком, а «нашей семьей», значит, что-то сдвинулось на небесах, раз Эсон проявляет такую почтительность.
— Неправда, — сказал я, но мой ответ прозвучал как издевка. — Я приумножаю ее славу.
К нам подошел раб и начал раздавать киафы [3], что означало одно — вино в больших кратерах уже приготовлено, и теперь его будут разносить по всему дворцу, чтобы каждый мог зачерпнуть и насладиться его вкусом. Эсон исчез также внезапно, как и появился. Я огляделся, пытаясь понять, кто еще из знакомых мне людей находится рядом.