Я вздрогнул, замотал головой, не в силах промолвить, что это — неправда! Попытался обнять Мидаса, схватить за одежду, но он оттолкнул меня:
— И я скажу это твоему царю! Я должен очистить себя от тех злых деяний, что совершил! Все ложно! И все мои чувства… вся моя любовь к тебе — это обман сил зла!
Его глаза горели такой ненавистью, что я не мог поверить в происходящее, найти в себе сил ответить, объяснить, но понял, что все кончено. Мне не докричаться до Мидаса:
— Мидас! Заклинаю тебя всеми богами — своими и твоими, не смей этого делать! — я сложил руки в молитвенном жесте, уповая на то, что этот упрямый перс все-таки всегда проявлял свой разум, прежде чем начинал действовать. На том мы и расстались, о чем жалею до сих пор. А следующим ранним утром я рыдал под его истерзанным распятым телом, не обращая внимания на удивленные оклики проходящих мимо воинов. Только пара оплеух от рассерженного Птолемея привели меня в чувство — я уже лежал на полу его палатки, куда меня затащили по его приказу.
— Да поразит тебя молнией великий Громовержец, если ты мне немедленно не расскажешь, что случилось?
— Этот человек… — я вытер слезы, почувствовав, что больше не в силах выразить свое горе, голова моя стала пустой, как глиняный горшок, я перед глазами расстилалось молочное марево. Перехватило дыхание, я застыл, не в силах вымолвить и слова. Птолемей протянул мне килик с вином, и я выпил его залпом. Стало легче, я откашлялся.
— Этот глупец вчера сказал лишнего про дворец и про царя, — голос Птолемея был спокойным, как всегда, — Александр был пьян. Вот и приказал привязать перса к лошади и возить вокруг горящего дворца, а потом распять у всех на виду.
— Но он же знатный человек! Почти родственник!
Птолемей усмехнулся:
— Теперь у нас так, времена меняются. Раньше ты не смел перечить македонскому царю, а царю царей и богу, тем более — не смей, — он участливо тронул меня за плечо, — ты действительно любил Мидаса?
У меня сил было только кивнуть.
— Эней, — я повернул голову и уставился на Птолемея невидящим взглядом, — почему именно его? Скажу прямо, но я всегда считал, что ты используешь свой зад только тогда, когда есть в этом выгода.
Я покачал головой:
— Знаешь, почему я так легко перенес плен? Да потому что это было не первое жестокое насилие, которому меня подвергли! И ни второе и ни третье… Я не ищу сочувствия, но только Мидас был со мной нежен и был на равных.
Мы оба надолго замолчали. Потом Птолемей подошел, поднял меня с колен, усадив на клине:
— Я даю тебе день, чтобы выплакать свое горе. Я поговорю с Каласом, объясню ему, что ты выполнял прямой приказ царя Александра, и у тебя не было иного выхода. И ты опять вернешься к нему. Он простит.
— Калас пока учится быть нежным… Ему будет трудно принять меня обратно, — из моих глаз опять потекли слезы.
Птолемей ухватил меня за подбородок и заставил посмотреть в глаза:
— А ты заставь его поверить, что он — единственный, кого ты любишь.
***
[1] Элитная часть армии, состоящая из копьеносцев (около 500 человек).
[2] 31 января 330 г. до н.э.
========== Заговор Филоты, глава 1. Слухи и обвинение ==========
Утро было хмурым и неприветливым, казалось, что в воздухе повисло тяжелое ожидание чего-то страшного и угрожающего. Необъяснимая тревога, вместе с каплями теплого моросящего дождя, впитывалась в ткань одежды, просачивалась сквозь неплотный покров палатки, проникала внутрь, заставляя беспричинно трепетать сердце. Мне не хотелось просыпаться и разжимать теплые объятия, развевая сладостную негу близости любимого человека.
Днем в лагере прошел странный слух о раскрытии заговора. Воины сбивались в группы, шептались украдкой о странном происшествии, будто один из новобранцев, присоединившихся к нам в Мидии, по имени Димн хотел убить царя Александра. Слухи громоздились один на другой и были столь невероятны, что я решил разыскать Арридея. Уж он-то точно знает, что произошло! Мне повезло только к средине дня заметить этого пройдоху внутри палатки Кратера. Он, любовно поглаживая, складывал отрезы драгоценных тканей в большой сундук. Я тихо свистнул, обращая его внимание, но Арридей вытаращил глаза и скорчил страшную гримасу, показывая, что его хозяин находится внутри, поэтому он не сможет пока выйти. Я прислушался, но голос Кратера, монотонно и отрывисто читавший какие-то наставления своему слуге, был слишком приглушенным. Я вернулся к записям, которые оставил мне Птолемей. Разыскивать моего хозяина, если он сам того не желал, грозило вызвать неудовольствие, чего мне совсем не хотелось. Спустя какое-то время, Арридей, страстно желавший поделиться распиравшими его новостями, осторожно заглянул ко мне.
Известие о заговоре пришло от Никомаха, смазливого мальчишки из знатной семьи. Репутация его была известна — он был ласков только с тем, кто предложит больше денег. Остальных же он смущал: то страстными взорами, то холодностью и небрежностью в общении. Я часто видел его на пирах в объятиях разных знатных людей. И вот, другой, уже не юноша, пожелавший Никомаха, поведал ему страшную тайну о том, что, царя Александра хотят убить, и в заговор вовлечены самые близкие царю люди. Неизвестно, назвал ли их имена? Мальчишка почему-то не решился сам рассказать о признании Димна, а послал своего брата за место себя. Брат же его трижды приходил к шатру царя, его не пускала охрана, но каждый день встречал Филоту, сына Пармениона, и просил его поведать царю Александру о грозящей опасности. Потом брату Никомаха все же удалось прорваться к царю. Димн был убит при сопротивлении стражникам, пришедшим за ним, а Александр простил Филоту за то, что он не донес о заговоре.
Выслушав взволнованную речь Арридея, я принял все происшедшее за горячечный бред, я думаю, что Филота был того же мнения. Ни имен, ни обстоятельств, только пылкие признания одного любовника ради благосклонности другого.
— И ты этому веришь? — воскликнул я, когда Арридей замолк, хитро поглядывая на меня.
— Тебе тоже стоит в это поверить, — последовал ответ.
Я удивленно поднял бровь, а Арридей подмигнул и приложил руку, прикрывая рот. Я кивнул, что послужило ему явным знаком покинуть палатку в полной уверенности, что «я все знаю». На самом деле, смысл всего происходящего ускользал от меня, а Птолемей, если и знал больше — мне пока ничего не сказал. Меня вовлекли в какой-то новый заговор или эти обстоятельства проистекают из той ситуации, что уже давно сложилась, еще в Египте? Мысли и планы Птолемея всегда оставались для меня загадкой.
Я успел разобрать бумаги, потренироваться с мечами, понаблюдать со стороны за Каласом, следившим за обучением новичков, и даже поспать. Я никак не решался продвинуться дальше в отношениях с Каласом, внушить ему, что восприятие окружающего мира может быть совершенно другим, воззвать к его памяти или сделать признания, поделиться откровениями, полученными в Сиве. Мне кажется, что в то время — Калас был счастлив, его лицо иногда озарялось светом, когда он вдруг вспоминал обо мне, посреди дня, или, когда мы случайно встречались днем в лагере. Я даже почувствовал укол ревности и закусил губу, когда увидел, как Калас проявляет большую заботу и внимание о внешнем виде лошадей, подготовке всадников, их мастерству. Ведь сколько времени мы уделяем своим непосредственным обязанностям, что берем на себя, сообразно образу нашей жизни, пропуская нечто важное, чувственное, связанное с порывами души, а не разума. Мы осознаем себя через наши воспоминания о детстве, юности, зрелости, когда мы можем сказать о нас как о личностях, неотделимых от тела и понятия — «я». Отними у человека его воспоминания, и он станет чистым листом, а не свитком с начертанными словами мудрости.
Вернувшийся Птолемей выглядел уставшим и озабоченным. Я сказал, что знаю о событиях, происшедших с Димном.
— И что ты думаешь, что происходит? — отрывисто спросил Птолемей, как не говорил никогда, голос его всегда был спокойным и мягким, а сейчас он был сам не свой.
— Арридей, слуга полководца Кратера, был здесь. Рассказал только то, что знают все. Ничего более. Мне следует знать что-то еще? — я вопросительно глянул на Птолемея.
— Не сейчас, еще рано. Но будь осторожен. Сегодня царь устраивает пышный пир для своих друзей, но завтра все может перемениться, — я похолодел, не зная, что ответить, но мой хозяин продолжил: — Нет, Александру ничего не угрожает, однако вчерашние друзья могут стать врагами. Нас это не коснется, не бойся.