— А тебе не хотелось бы узнать, как живут эллины в других землях?
Своими настойчивыми вопросами Калас затронул тайные струны моей души — всегда хотелось! Я с детства мечтал, что когда вырасту, то буду водить торговые караваны по всей Элладе или побываю в варварских [4] землях, где, говорят, много богатств и чудес, как буду сражаться с диковинными зверьми, повторяя подвиги древних героев. Калас слушал меня внимательно, не перебивая, ласково всматриваясь в мое горевшее азартом лицо. Он прервал меня на том месте, когда прекрасная светлоокая обнаженная дева кинулась мне на грудь, благодаря за спасение от страшного морского змея, опустошающего прибрежные города.
— Ты грезишь о славе героя, Эней, но не знаешь, как управляться с мечом!
— Зато я способен к наукам, знаю язык варваров! — в запальчивости воскликнул я.
— Твои науки не помогут тебе повторить подвиги Геракла! — со спокойствием и улыбкой ответил Калас, загоняя мои мечты обратно в тесный ларец, где они хранились. Таким тоном говорил со мной отец, когда требовал послушания. Я сник, уткнувшись лицом в пропитанную потом ткань, покрывающую ложе. — Но, — Калас вновь заговорил, заметив, как его слова расстроили меня, — я могу сделать из тебя героя сродни Ахиллу или Аяксу! Царь Александр скоро поведет войско эллинов на войну с варварами, и ты сможешь покрыть себя славой, приняв участие в этом походе.
Его слова затронули мою душу, я снова захотел предаться мечтам.
— И я хочу, — продолжал мой господин, — чтобы мы пошли туда с тобой и сражались бок о бок. У Геракла был Иолай, у Ахилла — Патрокл; будь со мной, и нам покорятся чужие боги! Но ты должен быть готов к трудностям пути и тяжким испытаниям.
Мне захотелось воскликнуть — я готов, готов! Будь моим наставником, Калас, моим эрастом [5]. Наверно, он прочел этот призыв в моих глазах, опять протянул руку и дотронулся пальцами до моей щеки, но на этот раз я уже не вздрагивал, стремясь показать, что доверяю моему господину. Такая покорность привела Каласа в больший восторг, чем я мог себе представить:
— Я хочу обнять тебя. Эней, ты не оттолкнешь?
Я замотал головой — мне же обещали целый мир и исполнение желаний, я уже обо всём забыл и был готов на все, если потребуется. Калас привстал на ложе и склонился надо мной:
— Закрой глаза! — попросил он и сам прикрыл ладонью мои веки.
Его прикосновения были нежными, я ощущал тепло, исходящее от его рук, на лице, шее, плечах, короткие поцелуи на моей груди и животе. Было слегка щекотно, но приятно. Губы Каласа остановились где-то ниже моего пупка — дальше он не решился опуститься, сказал, что не может себя сдержать.
Я нехотя приоткрыл глаза. Калас сидел ко мне спиной, без движения, переводя дыхание, я слышал, как громко бьется сердце у него в груди. Я протянул руку и погладил его широкую спину, которую пересекал глубокий, уродливый старый шрам. Калас вздрогнул и обернулся, его лицо было искажено страданием. Тогда я в порыве чувств приподнялся и обнял его сзади, поначалу несмело, прижался разгоряченным лбом к его спине. Мои руки скрестились на его груди, он схватил мои ладони с мягкой настойчивостью, опуская их ниже, пока не сомкнул их вокруг своего напряженного фаллоса. Я замер, не зная, что предпринять, но Калас принялся ими управлять — двигая и сжимая своими сильными руками. Мои губы коснулись его плеча, Калас тихо застонал, откидывая голову назад, просил не останавливаться, дарить поцелуи так, как он до этого целовал меня. Близость жаркого вожделеющего тела заставила мое сердце биться чаще, я почувствовал, как меня охватывает желание напиться этой страстью.
Калас повернулся боком, переместил мои руки, продолжавшие гладить его твердое копьё, но его правая рука умело овладела моим наливающимся силой фаллосом. Я тоже принялся постанывать от наполняющего тело возбуждения. Пальцы Каласа, лаская, мучили меня, вознося на вершину чувственного экстаза, не давали ее достигнуть, вновь и вновь причиняя страдания. Я молил его о пощаде, стонал, он же отвечал собственными яростными стонами. Наконец, я впился зубами в плечо Каласа, тот издал звериный рык, и мы излили животворящие соки почти одновременно, обильно оросив наши тела и ложе.
***
[1] речь идет об участии в битве с фокийцами и ферцами (Ономах-Пикофон, Фессалия, 353 г. до н.э.) в составе объединенного войска Филиппа Македонского и свободных фессалийцев, поддерживаемых Алевадами (семейство правителей Лариссы — города-полиса в Фессалии).
[2] Гестия — богиня, почитаемая фессалийцами.
[3] правители Феры (Фессалия) Александре (369-358 гг. до н.э.) и Пикофоне (358-356 гг. до н.э.).
[4] варварскими древние греки называли любые другие земли, которые не входили в состав древней Эллады.
[5] эраст — старший воин, наставник, с которым более молодой ученик — эромен — делил тяготы пути и постель тоже, хотя некоторые авторы и отрицают последний факт.
========== Фивы, глава 4. Невольная клятва ==========
Калас не обманывал меня, когда пообещал научить искусству владения мечом. Тем же утром, пока за ним не приехал гонец с требованием следовать по зову царя, мы упражнялись. Вечером Калас вернулся с известием, что царь Александр отводит свои войска обратно в Македонию, и мы с Гелипонтом принялись разбирать палатку и укладывать вещи в повозку.
Я сильно устал, поэтому уснул на плече Каласа, а утром, с появлением первых лучей солнца, армия медленно двинулась в путь. Гелипонт управлял лошадью, а я расположился внутри нашей крытой повозки, на вещах, скрываясь от полуденного зноя, и часто, высунувшись наружу, рассматривал новые и неизведанные для меня земли. Воды было мало, и она не утоляла жажду, была горячей и не слишком приятной на вкус. Калас редко приближался к нам в течение дня, его красное перо на шлеме все время виднелось где-то далеко впереди обоза, но он возвращался ближе к ночи, когда наступала долгожданная прохлада, и легкий ветер остужал разгоряченную кожу.
Не всегда его возвращение было для меня приятным. Каждый раз он жадно гладил мое тело, иногда будил на заре своими ласками, требуя, чтобы я трудился над его восставшим древком копья. Иногда он с воодушевлением рассказывал о гетерах, чьи уста, сомкнувшись на фаллосе, приносят божественное удовольствие. Но все свои ежевечерние ласки он начинал с того, что выливал немного масла себе на ладони и заставлял меня ложиться на живот. Его руки вначале касались моей поясницы, разминая и расслабляя ее, а потом опускались ниже, к ягодицам, и сильные пальцы упирались в мой proktos [1]. Фессалиец словно готовил меня к какому-то тайному и священному обряду, пока я не привык к таким вторжениям. Я сдерживал себя, подчиняясь, не хотел лишний раз прогневать чем-либо моего господина, но хорошо знал, что означают такие ласки. Отец говорил мне: «Любовь предназначена для воинов и философов, а ты — простой торговец. У тебя не будет роднее дома, чем Фивы, и жены, которая родит крепких детей».
Зеленоватая луна, божественная Селена, то появлялась, то исчезала в обрывках быстро летящих по небу туч. Иногда они прекращали свой бег, исчезая, и таинственный свет заливал равнину, заглядывая в самые потаенные уголки. Низкие деревья отбрасывали длинные тени. Свой темный двойник был у каждой травинки, мелкого камня, песчинки, гонимой легким ветром, ласкающим кожу. Под властью Гекаты [2] глаза Каласа слегка светились, серебряные блики играли на его выступающей мускулатуре, пальцы фессалийца касались моего тела, казалось, он находит в подобных ласках истинное наслаждение. Мои же чувства пребывали в смятении — я получал наслаждение от его поцелуев, но не мог понять, что движет Каласом, каких ответных ласк ожидает он от меня? За это время, что продолжалось наше путешествие, я научился правильно угождать моему господину руками — восстанавливать силы, управлять его возбуждением, добиваться высшего экстаза, так, что Калас стонал и вскрикивал, кусая губы, а потом долго шептал мне на ухо благодарственные слова. Он добился и того, быть может, самого главного — я начал доверять фессалийцу.
Мы достигли границы Фессалии, родины моего господина, пройдя по длинному и узкому ущелью — Фермопилам, где произошло немало важных сражений, а на месте гибели защитников была воздвигнута статуя льва. Путешествовать в повозке было интересно, всаднику на резвом коне такие расстояния покорились бы намного быстрее. Но обозы не сильно торопились, хотя продвигались в сторону дома, который оставили уже много месяцев назад. Мимо нас тянулись зеленые долины, залитые солнечным светом, поля колосящейся пшеницы и ячменя, холмы, где волнами склонялись сочные травы, бродили табуны великолепных лошадей и паслись стада тучных коров и тонкорунных овец. Море было где-то далеко, однако ветер нес в себе свежесть и незнакомые запахи. В своих молитвах каждый из нас молил Зевса о ниспослании дождя, чтобы заставил улечься дорожную пыль, но в ярко-голубой вышине наблюдались редкие облака, и жар полуденного солнца продолжал мучить нас.