— Спасибо тебе, что спасла, родная, — сказал Илья. — Подожди совсем немного, вечером мы уже все закончим.
Где находилась больница, Илья не знал, но хозяйка вернулась только когда уже совсем стемнело. Она не позвала его, только по-быстрому сходила в душ, переоделась и уединилась на кухне. Ничего не ела и даже не включила чайник. К этому времени Илья успел «навести порядок» в спальнях ее подруг и безмолвно стоял в дверях своей комнаты.
Наконец он услышал шаги на лестнице — тяжелые, нерешительные, будто это уже не ее дом. В другой жизни Илье бы стало жутко от этих шагов: мало ли на что способна отчаявшаяся женщина, у которой в одночасье рухнул весь уродливый, но любовно выстроенный ею и единственный мирок. А может быть, стало бы ее жаль, по этой же самой причине. Но сейчас он просто терпеливо ждал, потому что спешить уже было незачем.
Сония прошлась по всем комнатам, наконец проследовала к себе и там ее нервы не выдержали. Илья услышал, как она вскрикнула, и неспешно подошел к двери, держа бокал с ее любимым белым вином. Он даже не стал ничего туда подмешивать: к чему, если все нервные окончания в ее голове и так находятся в его руках?
Она обернулась и взглянула на него с ужасом и ненавистью. Нет, не как на странного гостя, притягивающего несчастья, не как на отвергнувшего ее незнакомца. Жуткая догадка уже полыхнула в ее напряженном сверх меры разуме и разгоралась в пламя, отражающееся в его непроницаемых ледяных глазах.
«Что еще она говорила про своего мужа?!
Что он финн...
Идиотки...»
Она не хотела говорить с ним вежливо, не хотела смотреть в глаза, не хотела пить из бокала, который он протянул. А он даже и не заставлял, не пугал, не угрожал — напротив, был как всегда обезоруживающе ласков. И она не смогла возразить...
Отдав ей бокал, Илья произнес уже без всякого акцента:
— Как же ты не подумала о такой простой вещи — кто может желать тебе зла, Света? Или таких людей слишком много?
Она глотнула, не ощущая вкуса, и провалилась в забвение — последним, что возникло перед глазами, было лицо той забитой девчонки, которая в восьмом классе сломала ей нос. Света Розина, как самая крепкая, смышленая и жестокая, тогда заправляла главной девичьей бандой в микрорайоне. Это потом, после полового созревания, она превратилась из злобного щенка в сдержанную и обворожительную черную лисицу, поняла, что ломать жизни куда забавнее, чем ломать челюсти, и постаралась забыть о тех временах.
И что за шлея им попала под хвост в тот день, почему они вздумали потрепать какую-то замарашку, Света тоже не помнила. Да и понятно, о таких вещах помнят только те, кого бьют. Ведь и ее, Свету, били до поры до времени, но она, в отличие от таких вот «бедняш», не тряслась над своими обидами, не ждала, чтобы ее пожалели, а методично и самостоятельно расплачивалась.
А вот тогда вышло неожиданно... Они и не думали ее калечить, просто побросались мятыми пивными банками и толкнули в месиво из снега и грязи. Девица пустила слезу, похоже что главным образом из-за пуховика — она не первый год носила один и тот же. Впрочем, Света сама была из нищей семьи, но уже тогда крутилась как могла и была в состоянии одеться по-человечески. А жалеть кого-то за его собственную глупость и лень было не в ее правилах. Но эту девицу она все-таки недооценила — та немного повыла им вслед, а когда Света по недомыслию обернулась ровно на одно мгновение, запустила ей в лицо здоровенный кусок льда.
В тот момент бешенство словно разнесло все внутри, будто стеклянную банку поставили на открытый огонь. Света поначалу даже не чувствовала боли, и только через несколько минут осознала, что сломанная кость съехала и болталась ходуном. Кровь хлынула на снег, а потом ее вырвало и она отрубилась. Подружки сами разобрались с девицей, оставив ее валяться там с сотрясением, парой сломанных ребер и отбитой селезенкой. А чего им, малолеткам, стоило бояться? Закон их охраняет.
Понемногу Света открыла глаза и поняла, что находится не в школьном дворе, но и не дома. Она не знала, что это за место — голые, окрашенные синей краской стены, железная дверь, из мебели только несколько пластиковых стульев и кушетка, на которой она сейчас и лежала. Все это ей удалось рассмотреть лишь потому, что в крохотное окно светил уличный фонарь. Еще она поняла, что из одежды на ней остались лишь трусики и тонкая комбинация, в то время как в неотапливаемом помещении царил дикий холод и тело будто свело параличом. Правда, затем Света сообразила, что холод тут ни при чем: она просто не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Стараясь не поддаться панике, она набрала воздуха и крикнула: