Федор снова захлебнулся. Гневный запал, словно бы наполнивший его, иссяк, и он, будто вправду пробитый шар, поник.
Антон дал ему время успокоиться, потом спросил:
– Что будем делать дальше?
После обвала они впервые подумали о еде. Ну да ведь не зима – июнь, не пропадут они в зеленом, уже обогретом первыми солнечными лучами лесу!..
Путко огляделся. Капли росы сверкали в паутине, осыпая травинки и иглы еловых лап. Разноголосили птицы, в кустах тренькало. Антон счастливо рассмеялся:
– Пошли!
Сделав шаг, споткнулся, поморщился от боли:
– Давайте собьем кандалы.
Кандалы были сработаны и заклепаны на совесть. Он вспомнил, как в прошлом августе, когда дотащились этапом до Горно-Зерентуйского централа, в три этажа громоздившегося на елани у подножия сопки, с них сняли легкие «дорожные» кандалы и начали заковывать в десятифунтовые. У полыхающего горна арестанты поочередно ставили ноги на деревянный брус; подручный кузнеца выбирал из кучи сизых от окалины кандалов подходящую по размеру «пару», охватывал щиколотку скобами, примащивал ушки на наковальне. Кузнец подносил красно-огненную заклепку, вставлял в ушки, ловким ударом молота плющил. Буднично, как лошадей в сельской кузне. Путко оступился, чуть не упал. Раскаленная головка клепки впилась в тело. «Но-но, не балуй!» – удержал его кузнец и в сердцах расплющил клепку с удвоенной силой. Ожог долго гноился, рана потом зажила, метка осталась, наверное, на всю жизнь. Теперь усердие кузнеца оказывалось роковым: скобы были намертво прижаты одна к другой.
Беглецы разыскали в лесу два валуна. Но камень лишь крошился о металл, и от ударов на ногах кровенились новые ссадины. Удалось сбить только цепь с кандалов Карасева.
Далеко ли уйдешь в кандалах? Первая же встреча с кем-нибудь из местных… Антон представлял, какой она может быть. Год назад их выгрузили из арестантского вагона на станции Сретенск, переправили паром через Шилку и погнали по тракту. На сопках лес обступал дорогу с обеих сторон. На таких участках стража теснила колонну, а начальник конвоя предупреждал: «Шаг в сторону – побег!» И давал команду: «Слушай, конвой, кто шагнет в лес – стреляй! Будет сопротивляться – коли штыком и бей прикладом! Штык в бок, пуля в лоб!» Гнали почти бегом: «Прибавь шагу! Не оглядываться!..» Привалы были только у сел, в огороженных тынами «этапах» – земляных дворах-загонах, устроенных по всему пути сразу за поскотинами, бревенчатыми загонами для скота. Ограды «этапов» – глубоко врытые в землю столбы-«пали», тесно прижатые друг к другу и похожие на оструганные гигантские карандаши. Антону невольно виделись на этих остриях срубленные головы.
Переходы были мучительно длинными, по двадцать – тридцать верст, а на одном из участков, от Кавыкучей Ундинских до Кавыкучей Газимурских, – даже все сорок, и бывалые каторжники понуро шутили: «От Кавыкучи до Кавыкучи глаза выпучи». Кончался лес, и открывались широкие пади, сочные луга. Посреди разнотравья горбились еще прошлогодние стога, лежали щедрые пашни. Наливались зерном колосья пшеницы, пушил метелки овес… Обильная, добрая земля. Но в селениях, запомнил Антон, жители смотрели на арестантов без сострадания и дети играли по обочинам в охотников, которые ловили «чалдонов», как называли в этом краю беглых, – то были станицы Забайкальского казачьего войска, верой и правдой служившего царю. Даже малолетки щеголяли в шароварах с желтыми лампасами и в фуражках с околышами. Не дай бог попасться беглому на глаза казакам!.. Да и встреча с крестьянином не сулила добра. Награда за поимку беглого – три целковых, и многие местные жители не гнушались такого промысла. Единственная надежда – набрести на деревню переселенцев. Там, как слышал студент от бывалых сидельцев, выставляют в домах, на полках, специально прибитых к глухим стенам, и буханку хлеба, и кринку молока. По пути на каторгу Антон видел такие поселения – черные избы и черные наделы. Строения были крепкие и суровые, без резьбы и иных украшений, приспособленные к условиям края, но поставленные без сердца на неприветливой земле. В таких поселениях и кузнеца можно найти, чтобы сбить кандалы. Только в какой стороне она, та деревня, где не спросят, кто ты и откуда и не продадут за три рубля?..