Ела Маринка без особого аппетита, то и дело откладывала в сторонку ложку. Тогда матрос, пугая Маринку, таращил глаза:
— Марина Сергеевна, пользуйтесь случаем, что нет шторма. А то как ударит! — Он брал в руки тарелку и принимался так топать ногами — грохот волн — и покачивать тарелку — сильная качка, что рисовый суп едва не выливался через край. — Скорей бери ложку!
Она хватала ложку и погружала в суп. Матрос был такой разговорчивый и знал столько смешных историй из жизни подводников, что Маринка сама не замечала, как съедала все, и случалось, матрос даже подливал ей из судка. Иногда приходил другой матрос, долговязый, с хмурым лицом. При виде Маринки он преображался, брал под козырек, уморительно гримасничал. Он давал ей поиграть бескозырку с двумя черными ленточками, похожими на девчоночьи косы, и рассказывал про свой аул в горах Дагестана, где родился и где у него жила такая же маленькая, как Маринка, сестренка, только волосы и глаза у нее темные.
Чтобы Маринка не смеялась все время, но и ела, он на несколько минут умолкал, и опять его длинное, смуглое лицо становилось хмурым и скучным. А потом все начиналось сначала: он говорил, собирая судки, а она хохотала. И внезапно замолкала, точно пугалась такого громкого смеха.
ОПЯТЬ В МОРЕ
Шли дни, Маринка все сильней тянулась к отцу и, казалось, ни минуты не могла бы прожить без него. Она терпеливо ждала, когда он вернется с работы, и, чтобы убить время, рисовала в альбоме цветными карандашами разных зверей с обезьяньими хвостами, птиц с кривыми клювами и хохолками на голове. Таких зверей и птиц, наверно, и в природе не было, и Маринка сама их выдумывала. Когда фантазии не хватало, она принималась выдумывать разные платья для своих кукол, и, если бы она могла сшить их из материи, куклы были бы очень довольны.
Как-то вечером отец сказал ей:
— Меня, Маринка, два дня не будет дома. Она испуганно посмотрела на него.
— Ну, чего ты, чего?.. Всего два дня, и вернусь.
— Опять в море?
— Да.
И он рассказал, что его подводная лодка на два дня уходит на полигон, а говоря просто, уходит в море на торпедные стрельбы.
— Учиться? — спросила Маринка, вспомнив, как на Маячной сопке отец рассказывал об обучении эсминцев.
— Ага. Высшее командование будет ставить нам отметки. Кто быстрее найдет «противника», кто точнее попадет в него торпедой. Совсем как мама ставит отметки.
Маринке на минутку стало весело. Но вдруг она поняла, что никак не сможет остаться дома одна на целых два дня.
— А тетя Маша? А Женя? Они ведь твои друзья. Маринка задумалась:
— А меня взять нельзя?
— Никак, Маринка. Это военный корабль. Туда маленьких детей не берут.
— А ты меня спрячь, а? Незаметно возьми.
— Ты уже большая. Тебя в кармане не унесешь. Маринка улыбнулась, помолчала, потом спросила:
— А под водой плавать мокро?
— Почему же? Нет. Это рыбам и нерпам мокро, а мы ведь внутри корабля. Там у нас сухо, светло, тепло.
— А рыбу там ловить можно? Высунул руку и поймал за хвост треску.
— Рыбу не поймаешь, ведь лодка герметически задраена, закупорена, понимаешь, плотно. Ни одна капелька забортной воды не должна просачиваться внутрь.
Маринка посмотрела на отца и вдруг заплакала: — Папа, не уходи!
— Не могу, дочка. Таков приказ.
Он погладил ее по мягким волосам.
«Ну что ж, — подумала Маринка, — ничего не поделаешь. Раз нужно, так нужно. Папа врать не будет».
И Маринка отпустила отца на его подводную лодку, которая только так называется — лодкой, а на самом деле является боевым, грозным кораблем.
Отец разрешил ей проводить его. Он поплотнее завязал на ее шее шарф, велел получше затянуть шнурок на левом ботинке, и они вышли из дому. Отец был в шинели, а на Маринке была неизменная вязаная шапка с шариком на макушке, меховая шубка, на руках связанные мамой варежки.
— А домой дорогу найдешь?
— Найду.
Да и как не найти домой дорогу, если Маринка сотни раз вдоль и поперек обегала с Женькой городок, а потом, она и с мамой не раз провожала отца в базу!
Дорога шла вниз мимо громадных светлых зданий, упиралась в высоченный дом, сворачивала влево. Они прошли вдоль плотного забора с колючей проволокой вверху и остановились возле проходной — зеленого домика с оконцем и дверью. В дверях с автоматом в руках стоял матрос в коротком черном бушлате, в бескозырке. Увидев отца, он чуточку вытянулся и козырнул.
— А теперь домой. — Отец поднял Маринку, поцеловал, опустил на землю и шагнул к двери.