Зак, идущий первым, внезапно чертыхается и, нагнувшись, хватает за шкирку возмущённо тявкнувшего енота.
- Без тебя никак не обойтись, приятель, верно?
Вывернувшись у него из рук, Феликс блестит глазами и торопится вниз по ступенькам.
- Так вот, я не прочь бы взглянуть на эти старые, толстые, выцветшие фотки, - невозмутимо продолжает Лу. - Чую, там непременно обнаружится что-нибудь любопытное.
- Квартеронка? - ахает Джерри, и Зак ворчит:
- Не морочь детям головы, Лу Филипс. Конечно же, нет. Но я бы тоже хотел взглянуть на эти фотографии. Для полноты картины. Для... А, чёрт!
Он снова спотыкается об енота, запутавшегося у него в ногах.
- Феликс пытается тебе что-то сообщить, босс, - объявляет Лу, но Зак только отмахивается.
- Теперь ты мне морочишь голову. Уймись.
Из-за угла на них неотрывно смотрят чьи-то тёмные сверкающие глаза. И только они замечают, как Лу быстро подбирает что-то со ступеньки и прячет в карман.
* * *
В кабинете Стива, принадлежавшем когда-то Роджеру Монтгомери, - высокие, под потолок, старинные книжные шкафы. И портрет над каминной полкой в тяжёлой раме - не кого-то из предков, а генерала Гранта, полководца северян, как с некоторым удивлением определяет Зак. Ветер перебирает светлые полоски жалюзи, снаружи долетает медовый аромат цветущей бугенвиллии.
А у Стива на коленях и рядом, на низком столике, разложены массивные фотоальбомы, которые он открывает один за другим.
- Бабушка, Мэри-Луиза, - коротко сообщает он, переворачивая очередную страницу переплетённого в кожу увесистого альбома, где все фотографии прикрыты папиросной бумагой. - Я её не знал. Она умерла молодой, и дедушка больше не женился.
На пожелтевшей карточке - смеющееся личико совсем юной девушки. На голове у неё круглая шляпка, шею обвивает длинная нитка жемчуга, в руках - букет. Зак узнаёт место, где она стоит - это верхняя галерея дома, свет падает на лицо девушки сквозь стекло. Вернее, сквозь витраж, трудно различимый на чёрно-белой фотографии.
- Витраж, - задумчиво констатирует Лу.
- Ну да, теперь его там нет, - объясняет Стив, сообразив, что конкретно имеет в виду помощница детектива. - Собственно, его уже не было, когда мы с Линдой поселились в Мэнгроув Плейс. Дедушка проводил лишь косметический ремонт особняка, просто поменяли стёкла в рамах. Он желал, чтобы особняк оставался таким же, как в его детстве... ну или в юности. Кстати, вот и дедушка с тётей Кристи, то есть со своей кузиной. Здесь ей лет шестнадцать, ему - немного за двадцать.
Зак подмечает лишь отдалённое сходство молодого Роджера Монтгомери с той мумией, которая сейчас возлежит на кровати в спальне наверху. Но даже на этой фотографии губы у Роджера поджаты и не улыбаются, глаза, посаженные глубоко в глазницах, смотрят холодно. Кузина Кристи, ныне покойница, улыбается застенчиво и кокетливо. Длинные ресницы опущены, в руках - кружевной зонтик от солнца.
- Это фото сделано ещё до женитьбы дедушки, - рассеянно роняет Стив.
- Хм... - бормочет Лу себе под нос. - Косметический ремонт? Выходит, особняк сохранился в первозданном виде со времён Гражданской войны?
- Ну что вы! - разводит руками Стив. - Конечно же, нет. Мэнгроув Плейс перестраивался сразу после войны - ещё прапрадедушкой Тейлором, а потом вторично - его сыном Чарльзом. Как раз когда дедушка был ребёнком. Вот в том виде он его и сохранил. А сад и цветник перед домом менялись неоднократно.
- Зачем Тейлор и Чарльз перестраивали дом? - быстро спрашивает Лу, хмуря брови. - Ведь особняк во время войны не пострадал.
Стив снова с сожалением разводит руками:
- Мне это неизвестно.
- Во всяком случае... - подумав, начинает Лу.
Но её прерывает громкий крик, доносящийся снаружи, из-под раскрытого окна кабинета. Кричит Майкл, сын экономки:
- Мама! Мистер Стив! Тут мистер Вик, вроде как мёртвый! Мама!
Стив резко вскакивает, роняя альбомы, которые с шумом разлетаются по паркету. Лу, отшвырнув стул, тоже бросается к двери.
Все звуки снаружи перекрывает отчаянный двухголосый визг близнецов:
- Это не мы! Это не мы!
И рыдания Саманты.
* * *
Дева-мать, дева-воительница со шрамом на щеке.
Со смуглой, как земля, обожжённой солнцем кожей.
Её голову покрывает накидка, её глаза пронзительны и печальны.
У её груди - ребёнок, но это вовсе не младенец Иисус.
Она не кроткая Мадонна.
Она защищает женщин.
Преданных, брошенных, униженных, презираемых всеми.
Она - Эрзули Дантор, богиня-Лоа, воплощение Праматери-Земли, покровительница одиноких матерей, которых некому защитить, кроме неё.
Вы видите: она стоит, темнокожая, увенчанная короной, - стоит, сурово сдвинув брови и прижимая к груди дитя.
Её взгляд остёр, как нож в её руке.
Она отомстит мужчинам.
* * *
Виктор Леруа лежит на самом солнцепёке возле увитой бордовой бугенвиллией старинной беседки-ротонды - лежит навзничь, раскинув руки. И лицо его, и грудь, почти не прикрытая расстёгнутой рубашкой, пылают так же болезненно-ярко, как бугенвиллия над его головой.
- Отравление? Солнечный удар? - Лу торопливо нащупывает пульс у него на шее и тут же выдыхает с громадным облегчением: - Сердце бьётся. Он жив. Тихо, вы, засранцы! - это она уже ревущим взахлёб близнецам.