Он смотрел вслед уезжавшему такси, а конец его шарфа трепал ветер.
Она всегда умела сдерживаться и не плакала на людях. А тут заплакала, прикусив зубами свою кожаную перчатку. Звуки исчезли. Огни и краски расплылись. Она впервые жалела себя, и эта жалость, рвавшаяся изнутри, топила все мысли.
Таксист, заметивший ее состояние в зеркальцо заднего обзора, нахмурился и обернулся, что-то спросив. Но она, не расслышав его, задергала ручку дверцы.
— Эй! Эй! Осторожно! — как-то высоко крикнул водитель и бросил машину к обочине.
Она упала в снег, поднялась и побежала по снежному месиву обратно к фигуре, стоявшей у обочины. Сверкающие машины обдавали ее холодным воздухом и сигналами. А она все бежала, увязая в своем отчаянии, как бывает во сне, когда не можешь догнать что-то или убежать от чего-то…
В какой-то момент она вдруг снова начала падать, но почувствовала сильные руки, подхватившие ее.
— Ну что ты, дурочка? — услышала она его теплый голос.
Она ничего не могла объяснить, не желая отпускать его от себя, и в то же время ненавидела себя за это…
Леня
Римма поймала его в столовой, протиснувшись к нему у салатов без очереди.
— Ты дал деньги на РосПил? — запыхавшись, спросила она, вталкивая свой подносик рядом с его.
— Кому? Куда?
— Ребятам, которые в Интернете выводят чиновников на чистую воду. У нас инициативные люди собирают. Я им пятьсот рублей отдала. В знак солидарности и поддержки.
— Они у тебя лишние?
— Деньги лишними не бывают, но должна же я проявить гражданскую позицию, — Римма схватила сразу три разных салата.
Леня ощутил зудящее чувство дежавю, словно он уже где-то что-то такое слышал. Потом вспомнил фильм Дуни Смирновой «Ко-ко-ко», который смотрел недавно. Только там собирали подписи в поддержку Ходорковского. Кажется, разговор в одной сцене герои вели тоже в столовке.
— А эти страшные чиновники тебя лично чем-то обидели в жизни? — поинтересовался он, отдавая кассирше деньги.
— Обиды здесь ни при чем. Просто хочется умереть с чистой совестью.
Римма говорила с таким серьезным лицом, что Лене расхотелось смеяться.
— Надеюсь, ты не собираешься умирать сейчас?
— Нет. Мне хочется узнать, чем все это кончится.
Леня все же не смог удержаться от улыбки, когда усаживался за стол.
— Ты так уверена, что это когда-нибудь кончится?
— Заботин, ты всегда был закомплексованным пессимистом, — ковыряя салаты, морщилась Римма. — Но я привыкла. В тебе есть что-то милое, беспомощное и декадентское.
— Вот уж не думал о себе как о декаденте, — пробормотал Леня, выхлебывая вкусный бульон из вермишелевого супа.
— Ты — осколок прежнего воспитания, Ленчик. Методичного моралите, в высшей степени непрактичного сейчас. И мне это в тебе нравится. Сейчас таких уже не осталось. Нынче правят балом все больше такие, как корреспонденточка из «Нового времени»… как бишь ее…
— А что с ней не так?
— Ты как с Луны упавший. Целая история! — Душечкина придвинулась ближе и, не замечая, накрыла грудью недоеденный салат. — Одна женщина, которая усыновила много детей, жаловалась Путину на непростую жизнь. А корреспондентка в «Твиттере» тут же написала, цитирую: «Выступает какая-то идиотка с тридцатью шестью приемными детьми, кавычки, что само по себе уродство. Рыдает перед ВВП, что у нее денег мало. Ну не усыновляла бы». А потом, когда вся блогосфера поднялась клеймить эту дуру, начала оправдываться: «Упс, не сообразила, сори». Как тебе?
— Чему ты удивляешься? — пожал плечами Леня. — «Твиттер» ваш — отличное зеркало, где криводушные люди отражают свои мысли, не вмешивая в этот процесс мозг. Прекрасный способ узнать, кто есть кто на самом деле. Такое у нас новое поколение циничных, бездушных, «креативных», скорых на ярлыки и выводы деток. Самодовольная, беззастенчивая наглость их не знает ни меры, ни укорота, ни внутренней самоцензуры. Разболтанное племя, видеть и слышать которое — больно и грустно. Я лично уже давно не удивляюсь. И не хочу… У меня на экзамене сегодня почти все списывали. Никого не выгнал. Знаешь, почему?
— Ты добрый.
— Они уже не умеют жить по-другому. А у меня нет сил ломать их удобную жизнь.
Римма пристально вглядывалась в его глаза, словно о чем-то хотела спросить.
— Иногда ты мне кажешься просто святым, — произнесла она, вытаскивая из-под груди розетку с салатом.
— Глупости не говори, пожалуйста, — недовольно нахмурился Леня. Он чувствовал себя неловко, как всегда, когда ему говорили комплименты. Римма говорила порой запутанно, долго и утомительно. И вечно втягивала его в споры. Но меньше всего ему хотелось сейчас с ней спорить.