Обрадовалась старушка и разведчикам. Натопила жарко печь, поставила варить большой чугун картошки.
Сели солдаты к столу, на котором картошка парит, а у самих горло от голода перехватило. Однако сначала ели медленно, то и дело перекладывая горячую картофелину из руки в руку. Потом уже надоело слюну глотать, не вытерпели, и вмиг опустел ведерный чугун. Вот так, по–домашнему, за столом, ужинали они впервые за много страшных холодных недель, прожитых в горах. Наелись досыта, и тут же свалил их сон. Проснулись, когда забрезжил рассвет, бойцы отдали гостеприимной старушке свой «НЗ» — две банки сгущенки, поблагодарили ее и двинулись дальше.
Когда пришли наконец в Псху, оказалось, что немцев сбили с перевала и теперь теснили вниз, по реке Большая Лаба, а там уже формировался 2‑й сводный полк…
Командир группы разведчиков младший лейтенант Яшин в штабе сводного полка доложил о прибытии. Солдат тут же накормили, затем отвели к месту посадки санитарного самолета. А тем временем начальник полковой медслужбы собрал два рюкзака медикаментов. В тот же день группе дали проводника, который должен был указать им более короткую и легкую тропу на Псху. Через перевал Чемашко, что напротив Лабинского перевала, разведчики двинулись в обратный путь, туда, где среди снегов и скал с нетерпением ждали их возвращения товарищи.
Вернулись они в свою часть на следующий день не только с хорошими вестями, медикаментами, но и с отличным трофеем. В горах случайно встретили заблудившегося бычка. Пришлось пристрелить его. Освежевали тушу. Мясо разделили по всем подразделениям. Так разведчики и задание выполнили, и продовольствием запаслись.
…Солнце уже начало припекать. Летом здесь, в горах, оно нестерпимо яркое, на небе ни облачка, кругом камни да пожухлая, редкая трава, дышать становится все трудней и трудней. Группа туристов растянулась далеко по склону, сняты взмокшие от пота штормовки, отяжелевший рюкзак врезается в голые плечи, но до вершин перевала еще далеко. Выбрав удобное для отдыха место, туристы решили сделать короткий привал. И вот у тех, кто шел впереди, уже сброшены с уставших плеч рюкзаки, на горячих камнях расстелены мокрые штормовки и майки. В ожидании отставших ребята, переводя дыхание, несколько минут сидели молча. Вверх смотреть не хотелось, туда еще идти, зато внизу открывалась прекраснейшая панорама цветущей, погруженной в легкую пелену утреннего тумана долины реки Большой Зеленчук.
Внизу были зелень, бурлящая река, движение, жизнь, многозвучье, а здесь тишина и покой. И во всем этом чувствовалось суровое величие природы, казался неторопливым бег времени, смешной и никчемной суета.
Расторгуев присел на камень рядом с Мысиным:
— Ну как, Иван Михайлович, есть еще порох?..
— Думаю, до вершины хватит, — засмеялся Мысин. — Ноги, конечно, уже не те, да и сердечко на полных оборотах работает, но потихоньку по тем тропам, где когда–то бегать приходилось, пожалуй, еще пройду.
Расторгуев посмотрел на скалы, громоздившиеся по обеим сторонам тропы:
— Да, годы берут свое, а нам ведь тогда казалось, что раз уж в такой мясорубке выжили, то старость и не придет никогда. Разве думал, что тридцать с лишним лет спустя здесь, в горах, где за тобой гонялась смерть, буду ходить вот так, свободно и просто, даже с интересом рассматривать места, в которых когда–то в любую секунду мог остаться навсегда.
Из подошедшей к месту привала замыкающей группы кто-то нашел среди камней несколько изъеденных ржавчиной стреляных автоматных гильз. Находка стала тут же передаваться из рук в руки, и молодежь с интересом рассматривала эти несколько штук забитых песком, щербатых коричневых цилиндриков. Наконец очередь дошла и до фронтовиков. Мысин, пересыпая с ладони на ладонь гильзы, вдруг сказал Расторгуеву:
— А что, Константин Семенович, может быть, в этих гильзах сидели пули, отлитые для нас с тобой? А мы хитрее оказались, обманули курносую–то, а?
— Может быть, может быть, — принимая из рук Мысина гильзы, ответил Расторгуев. — Да вот только мало нас таких счастливых «хитрецов» осталось. Уж сколько лет после войны прошло, а мне нет–нет да и приснятся вдруг эти горы. А однажды странный сон видел. Будто сижу в ледяной скорлупе и сквозь лед вижу, как ребята наши врукопашную на фашистов пошли. Я изо всей силы бью в холодный лед, а расколоть его не могу, нет сил. Наконец, будто взрывом, разнесло эту скорлупу в пыль, вырвался я наружу, бросаюсь с автоматом на врага, подбегаю к месту сражения, а там нет никого. Где стояли мои товарищи, изо льда только камни торчат, а из них будто кровь тоненькими ручейками струится, но, попадая на лед, превращается в маленькие красные бисеринки, которые с легким звоном катятся по леднику вниз. И где ударяются о скалы, там на них красные цветы вроде роз вырастают. Весь склон в цветах.