Слушая Воробьева, и думал о том, что мы подчас еще не знаем, на что способны люди, которые находятся рядом. Т. Д. Белюга вскоре был ранен, однако лечь в госпиталь отказался наотрез. С рукой в гипсе носился на машине по батальонам: сидеть на КП и управлять боем оттуда оп решительно не умел.
Майор Белюга успешно командовал 90-м полком до конца обороны Одессы, а затем и в Севастополе. А подполковник Прасолов стал в дальнейшем заместителем командира дивизии.
От комдива пошел к, штабистам. Поздравил начальника оперативного отделения В. П. Сахарова: он только что стал майором. Его помощника старшего лейтенанта Дацко застал с перевязанной рукой - ранило при выезде на передний край с зенитными пулеметами.
Другой оператор, старший лейтенант Н. А. Дьякончук через несколько дней он стал начальником штаба полка у майора Белюга), только что вернулся с левого фланга, куда выезжал восстанавливать локтевую связь с соседом. Доложил, что задание выполнил - восстановил.
Правый фланг 95-й дивизии упирался в Хаджибейский лиман. Там контакт с соседом, находившимся на другом берегу, сводился к тому, чтобы в случае чего поддержать его артиллерией. А на левом фланге, где граница с Южным сектором пролегла по бескрайним кукурузным полям, нужна была именно локтевая связь. И все время она нарушалась - уже сколько раз штабы 95-й и Чапаевской, а потом кавалерийской дивизий посылали офицеров, чтобы помочь подразделениям-соседям найти в этой кукурузе друг друга!
Были у нас, особенно в Южном секторе, такие места, где не хватало людей, чтобы держать сплошной фронт. Но дыра в стыке двух соединений особенно опасна. И доклад Дьякончука меня не очень успокоил. Подумалось: наверное, это опять ненадолго. И через несколько дней капитан Шевцов установил, что на левом фланге 95-й дивизии разъезжает лишь конный патруль, имеющий смутное представление о том, где находится сосед. Пришлось тогда решительно потребовать, чтобы для обеспечения стыка было выделено больше сил.
Требовать это становилось уже легче. Хотя сентябрьское маршевое пополнение и не могло ликвидировать некомплект личного состава, полки все-таки делались похожими на полки. У генерала Воробьева появился даже небольшой резерв. Вещь вообще-то обычная, даже обязательная - какая же дивизия без резерва! Но под Одессой он имелся далеко не всегда.
В тот мой приезд Василий Фролович откровенно радовался тому, как он разбогател:
- Выехал во второй эшелон, когда было у нас тихо. А там командир резервного батальона построил его поротно. Так просто необычным показалось это зрелище - столько бойцов в строю! Понимаете, отвык...
Генерал не мог нахвалиться первым маршевым пополнением с Большой земли. Оно было под стать кадровому костяку дивизии и по подготовке, и по духу. Среди бойцов, присланных сюда, оказалось много донецких шахтеров, рабочих с крупных заводов Сталинграда.
- Некоторые помнят оборону Царицына, - говорил Василий Фролович. - Это полезно. У нас ведь похоже на то, что было там, хотя, пожалуй, потруднее.
За минувший месяц многие подразделения стали весьма неоднородными по составу. Были в их рядах и морщинистые "папаши" - так называли призванных в Одессе запасников старших возрастов и зачисленных в войска ополченцев, были и молодые краснофлотцы, переодетые и не переодетые в армейскую форму. Красноармейцев, помнящих бои за Днестром и самое начало Одесской обороны, в иных ротах оставались единицы.
Но все-таки именно такие солдаты-ветераны задавали тон в подразделениях. А их опыт, перенимаемый другими, становился как бы общим. Мне не часто доводилось бывать в дивизиях, еще реже в батальонах. Наверное, поэтому бросались в глаза перемены, например, в том, как красноармейцы окапываются.
Дело это, казалось бы, нехитрое, но от того, как овладела им и как относится к нему основная масса бойцов, в колоссальнейшей мере зависит их стойкость в обороне. Тут сочетаются выучка и смекалка, сознание ответственности за порученный рубеж и умение разумно уберечь себя. Бывалый солдат привыкает к мысли, что в бою у него только один выход - суметь убить врага раньше, чем тот убьет его. Вот такой солдат и становится мастером окапывания. Он думает не просто о том, чтобы надежно укрыться, а о том, как устроиться, чтобы было удобнее, сподручнее воевать.
В сентябре в дивизии Воробьева были просто изумительные примеры солдатского умения применяться к местности. Все бралось на учет - каждый бугорок, каждая выемка. И не беда, если кое-что делалось не по науке.
Боевая практика вносила свои поправки в отдельные положения наших довоенных наставлений. Не рекомендовалось, скажем, рыть стрелковый окоп у гребня склона, обращенного к противнику. А жизнь показала, что во многих случаях это как раз выгодно. В гребень вряд ли попадет снаряд, разве что выпущенный прямой наводкой. И обзор оттуда хороший. Удобно и раненого переправить в тылы: только за гребень перетащить, а там уже проще...
Воробьев уделял окапыванию особенно много внимания, писал по этому поводу специальные приказы. А при каждой встрече высказывал претензии к инженерным войскам.
Да и не он один их высказывал. Под Одессой было немало инженерных и строительных батальонов. И работа, которую они выполняли, измерялась многими десятками и сотнями километров противотанковых рвов, траншей, эскарпов. Тем не менее стрелковым подразделениям часто приходилось отрывать окопы самим подчас в крайней спешке, под вражеским огнем, с невероятным напряжением сил.
Из первоначально намеченных трех оборонительных рубежей, рассчитанных на большой плацдарм и большую армию, приморцы нигде не смогли воспользоваться первым: для занятия его требовалось вдвое-втрое больше дивизий. Лишь частично, на отдельных участках - как раз в Западном секторе, - пригодился второй, доставшийся 95-й дивизии далеко не законченным. Обстановка, фактически сложившаяся на нашем плацдарме, продиктовала иное инженерное решение, воплотившееся в новой системе оборонительных линий, о которой я уже говорил.
Эти рубежи продолжали создаваться и строились, что называется, на совесть - многое отвечало самым высоким требованиям. Главный рубеж обороны оказался в конечном счете непреодолимым для врага. Однако между передовыми рубежами и главным часто не оказывалось подготовленных промежуточных позиций.
Выбьет противник батальон из окопов, потеснит на двести-триста метров, а запасные окопы - гораздо дальше. Не отступать же до них, если есть надежда, что сейчас поддаст жару своя артиллерия и удастся контратакой отбить прежнюю траншею! Вот и приходилось пехотинцам на скорую руку окапываться самим, применяясь к обстановке и местности. А командирам тогда вспоминалось, что в инженерных батальонах людей куда больше, чем в любой из наших дивизий.
Возникали и такие неувязки: опорный пункт на оборудованном инжбатами рубеже рассчитан на батальон или роту штатного состава, а у нас - хронический некомплект...
- Почему нельзя подчинить хотя бы часть инженерных батальонов дивизиям? спрашивал Василий Фролович. - Мы придали бы их полкам, заставили бы делать то, что нам нужнее всего: рыть окопы там, где они могут потребоваться завтра.
Как мне было известно, Воробьев ставил этот вопрос и перед командармом. Он полагал также, что за счет инженерных и строительных батальонов можно пополнять стрелковые части (собственные саперные батальоны в дивизиях уже давно использовались именно так). Но от командарма, как и от штаба армия, это не зависело. Все инженерные части находились в подчинении генерала А. Ф. Хренова, помощника командующего ООР по оборонительному строительству, и кроме него распоряжаться ими мог лишь Военный совет ООР. И контр-адмирал Жуков считал, что в этом отношении все должно оставаться как есть, поскольку еще не закончено строительство основных рубежей.