И все же до прибытия основных сил армии крупные оргмероприятия исключались. Даже ограниченные перегруппировки на отдельных участках требовали предельной осмотрительности: когда противник нажимает, а резервов нет, любой просчет может стать гибельным. И нужно было в кратчайший срок досконально изучить обстановку, чтобы свободно в ней ориентироваться.
За это мы в штабе взялись с первого же часа пребывания в Севастополе. Но как я ругал себя, что не нашел времени познакомиться с местностью вокруг города и оборудовавшимися позициями в те двое суток, которые провел тут после Одессы! Тогда были другие заботы, да и не верилось еще, что придется воевать под Дуванкоем, у Федюхиных высот или у Балаклавы...
Войти в курс дел нам активно помогали севастопольские товарищи из береговой обороны. Я очень обязан в этом отношении генерал-майору Петру Алексеевичу Моргунову и особенно полковнику Ивану Филипповичу Кабалюку, с которым меня сразу тесно связала начавшаяся совместная работа.
Вряд ли кто-либо в тот момент знал истинное положение под Севастополем - я имею в виду обстановку на суше - лучше, чем эти два командира. До образования СОР л прихода приморцев все нити руководства боевыми действиями, развернувшимися на подступах к главной базе флота, все данные о событиях на каждом участке фронта сходились именно к коменданту береговой обороны и в его штаб. К тому же Моргунов и Кабалюк были севастопольскими старожилами, которым все вокруг знакомо и близко.
Потом я узнал, что генерал Моргунов (в юности - слесарь на московском заводе Гужона и красногвардеец, участник штурма Кремля в 1917 году) пришел к Черному морю в бригаде красных курсантов-артиллеристов, сражавшейся против Врангеля. А в береговой обороне Черноморского флота, которую за два года до войны возглавил, прошел все служебные ступени, начиная с командира огневого взвода.
Полковник Кабалюк был старше своего начальника и успел побывать солдатом в окопах первой мировой войны. А севастопольцем стал тоже с тех дней, когда Крым очищали от белых. Командовал батареей и дивизионом береговой артиллерии, служил в штабах, преподавал в течение ряда лет в училище береговой обороны, откуда вернулся на штабную работу большего масштаба.
Иван Филиппович Кабалюк носил пышные усы, говорил неторопливо и чуть-чуть певуче. При всей своей командирской подтянутости он напоминал немолодого украинского крестьянина, спокойного и добродушного (как оказалось, он действительно родился и вырос в приднепровском селе). Но этот медлительный на вид человек отличался большой собранностью, знал цену минуте.
После того как мы, в первый раз встретившись, представились друг другу, он тотчас же развернул карту и без всяких предисловий начал:
- Вот что мы имеем под Севастополем...
Жирные трезубцы, нанесенные на карту по кромке суши от Николаевки, уже занятой противником, до Балаклавы, обозначали позиции стационарных береговых батарей. Их было девять, но одна - 54-я старшего лейтенанта Заики - больше не существовала. И еще три подвижные. На всех, вместе взятых, меньше пятидесяти орудий. Зато калибр до 305 миллиметров. Словом, артиллерия крепостная.
Эта огневая мощь накапливалась десятилетиями. Некоторые батареи существовали еще до революции, а свои позиции унаследовали от более давних, защищавших севастопольские бухты со времен Суворова, когда только закладывались тут город и порт. Но были и совсем новые, поставленные в предвоенные годы. В том числе самые мощные 30-я и 35-я - башенного типа, с укрытыми под землей и бетоном пунктами управления, казематами, погребами; по существу, целые форты.
Пока эти батареи существовали, пожалуй, никакой десант высадиться вблизи Севастополя не мог. Обороняться, однако, пришлось от противника, подошедшего с суши. Береговая артиллерия, как и под Одессой, начала взаимодействовать с пехотой. И поддержка батарей, расположенных к северу от города, (остальные огня пока не открывали), уже помогла морским пехотинцам выстоять в первых боях.
Но что представляет собой сам фронт обороны? Что за спиной у батальонов, сдерживающих врага на "передовом рубеже? Это волновало больше всего.
Первоначальное представление о системе севастопольских рубежей до того, как увидел их в натуре, я получил у той же карты Кабалюка.
- Вот основная, главная линия обороны, с которой мы начали строительство укреплений, - объяснял Иван Филиппович. - Начинается она, как видите, за Балаклавой, идет через Кадыковку, по склонам Федюхиных высот, через Инкерманскую и Камышловскую долины, затем по высотам за Бельбеком и упирается в море у устья Качи... На этой линии сейчас шестнадцать железобетонных дотов с орудиями от сорока пяти до ста миллиметров, больше полусотни пулеметных дотов и дзотов. По фронту рубеж имеет до тридцати пяти километров. Глубина пока невелика - двести - триста метров, тут еще многое надо сделать... Огневых точек тоже должно быть больше. Пока ими наиболее насыщен центральный участок...
Я слушал Ивана Филипповича, смотрел на карту, закрепляя в памяти расположение главного рубежа, а сам старался понять, почему он так близко от города: в центральной части обвода всего в семи-восъми, а кое-где даже в пяти километрах, и только на флангах несколько дальше. Ведь, подойдя к этому рубежу, немцы смогут держать весь город под артиллерийским обстрелом.
Пусть существовал еще передовой рубеж в виде опорных пунктов, прикрывающих подступы к главному. Но главный есть главный. Можно ли рассчитывать, что он надолго останется у наших войск в тылу?
* * *
Видимо, мне не обойтись без рассказа, хотя бы самого краткого, о том, как возникли сухопутные оборонительные рубежи перед Севастополем, хотя в тот момент их история интересовала меня гораздо меньше, чем фактическое состояние.
Конечно, можно было пожалеть, что ими не занялись по-настоящему заблаговременно. Но прежде чем упрекать кого-то задним числом в недооценке возможных опасностей, полезно вспомнить, как представляли мы будущую войну. Кто из нас, кадровых военных, допускал в тридцатые годы, что на Крымском полуострове, хорошо защищенном с моря и отстоящем чуть не на тысячу километров от сухопутной границы, может появиться армия противника? Подобная ситуация была для нас чем-то немыслимым.
И все-таки опыт войны, которая шла. на Западе, побудил моряков кое о чем задуматься. В конце сорокового года черноморцы получили приказ наркома Военно-Морского Флота, требовавший принять меры к обеспечению сухопутной и противовоздушно-десантной защиты баз. Речь шла в первую очередь о Севастополе. В феврале сорок первого комиссия во главе с П. А. Моргуновым приступила к рекогносцировке на местности.
Однако, как рассказывал генерал Моргунов, работали они, что называется, наугад: не имели ясного оперативно-тактического задания, не знали, на какой состав сил и боевых средств надо ориентироваться при выборе рубежей. К тому же в первую комиссию (потом была создана вторая, расширенная) не включили представителей инженерного отдела флота, хотя вести строительство предстояло ему. То, что под Севастополем действительно могут понадобиться траншеи и доты, должно быть, еще не у всех укладывалось в сознании.
Весной 1941 года черноморцы совместно с Киевским Особым военным округом провели двустороннее учение: воздушно-десантные войска, высадившись в тылу главной базы флота, наступали, а моряки оборонялись. Кажется, это учение многое подсказало флотскому командованию, помогло увидеть уязвимые места. После него, примерно за месяц до войны, район вокруг Севастополя разделили на три сектора обороны, к которым были приписаны части гарнизона, включая военно-морские училища. Создавались также городские боевые участки севастопольский и балаклавский.
Что касается самих рубежей, то практически за них взялись, когда уже разразилась война, в первых числах июля. И взялись решительно. Кроме специальных частей на работы выходил личный состав многих других, а также тысячи жителей города.
Параллельно с главным оборонительным рубежом приступили к строительству тылового. Он проходил в двух-трех километрах за окраиной города - от Стрелецкой бухты, через Английское кладбище, гору Суздальскую и станцию Мекензиевы Горы к устью Бельбека.
И наконец, в сентябре, когда враг уже подступил к Перекопу, Военный совет флота решил усилить сухопутную оборону главной базы созданием передового рубежа, вынесенного на пять - семь километров дальше главного. А так как на сооружение новой сплошной линии укреплений времени могло не хватить, стали оборудовать прежде всего четыре опорных пункта на танкоопасных направлениях. Они, кстати сказать, вполне могли бы считаться и узлами обороны, но, чтобы не вступать в противоречие с нашими документами того времени, я буду называть их так, как называли тогда.