Глава 3
"Здравствуй, Лешенька! Скучаю по тебе, солнышко мое лесное! А ты? Вспоминаешь ли ты меня? Не забыл? Я помню каждую минуточку с тобой. Помню, как дождь стучал по крыше сарая, помню, как сладко пахло сено. Руки твои помню, ласковые, сильные. И губы твои, сладкий мой! Спать ложусь - подушку три раза переворачиваю. Девчонки говорят, верное средство увидеть сон, какой захочешь! Надо только загадать. Вот я и верчу подушку и шепчу твое имя: Лешенька! А помнишь, как ты на Бесе меня прокатил? Как мы смеялись тогда! Я бы к тебе сейчас на крыльях улетела, если б могла. Но не могу. Не могу, родной! И не увидимся мы с тобой, как мечталось. Вчера позвонила мама: папу в больницу положили. Инфаркт. Я полночи проплакала. Ты пойми, я должна быть там. Мама совсем растерялась, все время плачет. Я должна быть с нею, она без меня не справится. И за папой уход нужен. Лешенька, что же делать? Сердце мое разрывается. К тебе тянется. И отца жалко. Я очень люблю его. Если с ним что-то случится, мама не перенесет. Сегодня вечером я уеду домой. Но что бы ни было, я буду ждать твоего письма. Каждый день, каждую минуточку. Я буду ждать! Я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя! Наверное, это не правильно, что я признаюсь в любви первой. И может быть, ты не станешь меня уважать. Но ведь мы расстаемся. Надолго ли? И я хочу, чтобы ты помнил: ты мне очень дорог. Счастье мое! Ты ведь напишешь? И не заглядывайся на других девушек! Смотри на меня! Это фото - для тебя! Целую! Вика»*.
Лешка вновь и вновь перечитывал это письмо и слышал её голос - буквы говорили, каждая строчка нежно шептала ему на ухо слова любви и тянулась к нему, словно чьи-то легкие и гибкие руки обнимали его за шею. Он чувствовал вкус её поцелуев. О, если бы он знал об этом письме! Если бы он знал! Он смотрел то на фотографию, то вновь принимался в сотый раз читать письмо, то разглядывал старый советский конверт, на котором был изображен дважды Герой Советского Союза - Черняховский Иван Данилович, и написан её обратный адрес: г. Мурманск, ул. Полярные Зори, дом..., кв... Сердце плакало. Отчего вспомнилась украинская поговорка: очи плачут - всяк бачит, а сердце плачет - никто не бачит.
Отцу удалось растопить печку, и теперь они с матерью просто мирно о чем-то беседовали. На улице бушевала буря и ветер, как пьяный великан, шатаясь, бродил впотьмах кругами, придерживаясь за стену дома. Трещали кусты сирени, и дождь хлестал в окно.
А Лешка все ещё не мог никак отойти от охватившего его душевного волнения. Словно, какая-то сила переместила его в те далекие, отцветшие и облетевшие в Лету времена и он, вдруг, увидел себя со стороны. Память, как морская волна, подхватила его, закрутила и поволокла, и он, бессильный ей сопротивляться, лишь барахтался в её ржавой пене, судорожно хватал ртом воздух и сплевывал соленые брызги. Лешка увидел все, вплоть лопнувшей оплетки на гитарной струне, до вылезшей шляпки гвоздя из ступеньки поселковой больницы, до прицепившегося репья на хвосте Беса, ослепительный солнечный свет ударил ему в глаза, пахнуло жаром то далекое лето, и он утонул в сладком дурмане цветов и неги. Сердце спутало все ритмы и прыгало вверх-вниз, как поплавок удочки на ряби бегущих мелких волн.
Он прошел на кухню. Мать, милая, дорогая его, святая мать, сразу заметила перемену в его лице:
- Что с тобой? Захворал что ли?
- Зуб что-то заболел, - соврал Лешка, и ему стало стыдно от этой лжи, но правду рассказывать было долго, да ещё неизвестно, как бы она обернулась - эта правда.