Лешка, как и обещал Вики, писал заявление в Афганистан, и в этом не было никакого геройства - весь батальон писал, но взяли всего десять человек. А вот друг его, который служил в другой части, в Афган попал и вернулся оттуда с орденом «Красной звезды», но наркоманом и через пять лет после армии умер от передозировки.
Потом Лешка окончил строительный техникум, через пять лет после армии женился. О своей жене Кадочников писал с уважением, ибо в этом никто не виноват, что их брак не задался. Вроде бы, оба нормальные люди и все у них было: и квартира отдельная, и у каждого по машине, но их брак напоминал ботинки, купленные по случаю на распродаже - и красивые и блестящие, а вот ходить в них было сущей мукой: и скользкие, и тесные, и неустойчивые. Вот так помучались, поспотыкались и разошлись. Но жалеть его не надо.
Лешка выходил на кухню, выпивал стопку водки и вновь возвращался к письму.
- Леш, что болит? - спрашивала мать.
- Болит, - на сей раз он не врал: мать спрашивала про зуб, а Лешка отвечал про душу. Душа болела.
Лешка писал письмо широким размашистым подчерком, подчеркивая отдельные слова, чтобы завтра найти в чулане орфографический словарь и справиться в нем, как они пишутся. Иные предложения казались ему корявыми и он зачеркивал их, хмурил лоб, вспоминая знаки препинания и лепил их и к месту и не к месту. Письмо получилось в шесть листов, длинное и скучное. Он долго мучился, не зная, что написать в конце «до свидания» или «прощай». На свидание надеялся было глупо, а прощаться не хотелось. Потом его осенило написать: «Вот и всё» и зачем-то приписать: «Честь имею. Алексей Кадочников». Наверное, вспомнил про отца - капитана первого ранга.
Утром словаря в чулане Лешка не нашел, зря только обвалил полки с макулатурой. Хотел было переписать письмо начисто, но этого не стал делать - от правки в его исповеди могла исчезнуть искренность. Конверта в доме не нашлось и дабы потом не передумать, Лешка пошел на почту. Он купил конверт, запечатал письмо и отдал его почтальонше:
- Когда у вас почту забирают?
- А вот сейчас, голубь, и заберут, видишь УАЗик почтовый?
В помещение вошел мужчина в кожаной куртке и положил на стол кипу газет и несколько журналов:
- Как торговля? Пиво, сигареты, белье постельное? Нужно чего?
- Что есть-то не знаю, как распродать. У нас народ пиво особо не пьет - больше на «Максимку»* налегает, а сигареты - худо-бедно идут.
Мужик в кожанке поморщился:
- Есть чего забирать?
- Вот письмо забери!
Тот взял Лешкино письмо, посмотрел адрес:
- Улица - Полярные Зори. Придумают же, - хмыкнул он, и тихо запел, направляясь к выходу:
- Я помню тот Ванинский порт
И вид пароходов угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
Он увез письмо. Лешка ещё долго смотрел вслед, удаляющейся машине, и вдруг, ни с того ни с сего, вспомнил продолжение этой песни:
« Я знаю: меня ты не ждёшь
И писем моих не читаешь,
Встречать ты меня не придёшь,
А если придёшь - не узнаешь...»
Примечание:
*Письмо написано не мной.
** «Максимка» - спиртосодержащая жидкость, стеклоочиститель которую «добрые» предприимчивые люди разводят с водой и продают, как водку. У каждого такого торговца есть свой участок на кладбище.
Глава 4
Настал март. Зима ещё не сдавалась, но день заметно прибавился, на крышах домов повисли сосульки, все чаще и веселее по небу стало гулять солнце, и озорные воробьи уже купались в первых лужах. Сугробы почернели и усели, местами и вовсе спрессовались в темный лед, снег на поле стал рыхлым и ноздреватым. Чувствовалось, что откуда-то из-за синего моря в путь тронулась весна, хотя морозец ещё бодрил, щепал щеки, и зима нет-нет находила в себе силы пылить метелями. Алексей вернулся с вахты в городскую квартиру. В тот день он устал: часа четыре простоял в московских пробках, потом, нервничая, 80 километров в час пилил по бетонке - дорога была сплошной лед, завез в район товарища по работе и дома был лишь к полудню. Дальше было все, как обычно: он полил цветы, (цветы Кадочников любил, к тому же, чувствуя приближения весны, готовился зацвести лимон), засунул белье в стиральную машинку, и пока оно стиралось, долго лежал с книгой в ванне. Потом отвалил себе пельмени, и хотел было угоститься водкой, но нечаянно, нарезая хлеб, зацепил локтем бутылку. У бутылки от удара об пол отвалилось дно. Выпить была не судьба. Расстроился. Поел всухомятку, без всякого аппетита и лег спать. Соседи сверху делали ремонт, и казалось, что перфоратор сверлит не стены, а как бурмашина стоматолога буравит зубы, стремясь оголить нервы. На работе стройка, дома стройка: лобзики, дрели, отбойные молотки, шуруповерты, визг дисковых пил и деться от этого не куда, а так хотелось тишины, покоя. Но не тут-то было: сверху двигали стремянки, стругали, пили, шлифовали, забивали дюбеля. Словно, нарочно, на улице коммунальщики задумали обрезать тополя под окном, и взвыла бензопила, послышался треск и падения тяжелых сучьев. Алексей плюнул и стал одеваться. Усталость сменилась раздражением. Вот и отдохнул, называется. По дороге к родителям Кадочников, на чем свет стоит, клял город, правительство, власть, дорожные службы, народ, попутные машины и встречные. Затариваясь в «Метро», он зло кидал в тележку продукты: хлеб, колбасу, разные нарезки, селедку, пряники, конфеты, водку - всё, что попадало под руку. Потом потянулись бесконечные поля, грустные деревеньки вдоль трассы, лесополосы, серые пятна лесов. Дорога была отвратительная: лед, песок, то яма, то канава, то выбоина. Алексей рассмеялся: вспомнилось, как кто-то в инет выложил видеозапись, как два ДПСника составляли протокол аварии и гадали, как правильно написать то ли «выбоина», то ли «выебона»? Эх, Россия! Куда от тебя деться? Не жалуешь ты чад своих, а держишь их в черном тело, в спартанских условиях, то смешишь до слез, своей природной тупостью, то потрясаешь весь мир своей душевностью и героизмом, то нагоняешь смертельную тоску рабской покорностью и холопской угодливостью, черствостью и равнодушием. Сердце оттаяло. Лешкину злость, как будто свирепого пса, врущегося с цепи, взяли за ошейник и оттащили в сторону, цыкнули на него и затих он, завилял хвостом. Да и впрямь, чего беситься? На поле мышковала лиса. Кадочников остановился и из машины стал ей любоваться. Лиса была в метрах двести от него: огненно-рыжая, с белой грудкой и в черных «чулочках», с белой кисточкой на роскошном хвосте. Она замирала в стойке, подогнув под себя переднюю лапку, на несколько минут и прислушивалась к шороху мышей под снегом, водя ушами в разные стороны, стараясь определить расстояние до цели. Потом, как молния, взвивалась вверх, тяжестью своего тела пробивала снежный наст и выхватывала острой мордочкой застигнутую врасплох мышь. На проезжающие мимо машины, которые даже сигналили ей, лисица не обращала никого внимание. Смелая. Кадочников вспомнил, как этой зимой на турбазе, совсем ещё молоденькая лисичка стащила у них два шампура с шашлыком, прямо с остывшего мангала. А потом утром опять пошла в разведку, не приготовили ли ей эти пьяные мужики, всю ночь оравшие песни под гитару, чего ещё вкусненького? На сей раз ей удалось поживиться лишь болгарским перцем. Лешка тогда сфотографировал её на телефон: на его свист, она вполоборота повернулась к нему, держа в зубах желтый перец. Дома отец с папиросой в зубах чистил картошку, на лежанке варилась в чугуне свекла поросятам, кипела, фыркала, парила, заливая плиту и благоухала противным приторно-слащавым ароматом. И по этой непривычной картине сразу было видно, что что-то случилось. Они поздоровались. - А мать где? - В Мурманск поехала внуков проведывать. - Каких внуков?! - Лешка все ещё никак не мог вникнуть в тему и как столб стоял посреди кухни, даже не сняв шапку. - Тебе лучше знать каких, - отец бросил очищенную картошку в кастрюлю с водой, так что во все стороны полетели брызги и взял из корзинки следующую, - Теща твоя письмо прислала, пишет, что никто детям родного отца не заменит и что детям надо помогать. Сходи, почитай, письмо в зале на столе лежит, если только эта чума его с собой не взяла. Не говоря больше ни слова, Алексей прошел в зал. На круглом семейном столе и впрямь лежал вскрытый конверт. Письмо было адресовано ему, но мать видно, снедаемая любопытством, решила прочитать его. А может и просто открыла сослепу, думая, что это послание из какого-нибудь пенсионного фонда. «Здравствуйте, уважаемый Алексей! К сожалению, не знаю Вашего отчества. Пишет Вам мама Виктории в ответ наше письмо, адресованное моей дочери. Я очень сожалею, что у Вас всё так сложилось, но поймите - прошло 17 лет!!! Виктория уже давно не живет по этому адресу. Сейчас она подполковник медицинской службы, кандидат медицинских наук - заведующая отделением хирургии в госпитале (не стану говорить в какого), одна из ведущих хирургов. У неё семья, трое детей, работа, перспектива, карьера, но дело даже не в её блестящем будуще