услышала лишь ритмичное тюканье молотка, потом она пошла вглубь сада и там долго смотрела в сторону речки, где темнел лес. Мать словно что-то прикидывала в уме и в такт своим мыслям чуть кивала головой. Ей очень хотелось сделать сына счастливым, даже вопреки его воле. Понятно, что так не бывает. А вдруг очень даже бывает? Кто же кроме родной матери ему поможет? Анна Семеновна смотрела на горизонт и улыбалась, той самой нежной и грустной улыбкой, которой способны лишь улыбаться матери - всё знающие, всё видящие, всё прощающие. Понятно, сын как-то перегорел к женщинам и слышать о них не хочет, но тут нужно найти какой-то способ, подтолкнуть его к единственно верному решению, что жизнь-то продолжается. Иной раз яблони в саду буря пополам расщепит и, кажется, никогда она уже не наполнится соком жизни, но смотришь по весне - цветет, и яблоки-то какие на ней бывают - крупные да сочные, вопреки всему. Время лечит. Анна Семеновна всюду искала какой-то приметы, подсказки, знака проведения, нечто вроде божественного указателя в какую сторону ей двигаться и материнское сердце-вещун, намекало ей, что рядом, совсем близко оно - это знамение, указательный перст судьбы, только она его почему-то пока не видит. Не открывается он ей до поры, до времени. Её взгляд то скользил по крышам и садам родной деревни, то устремлялся в поля, к горизонту, обрамленному лесами и синими борами, то присматривалась к родному саду. Но, увы, все было обыденно и даже однообразно скучно. Ключ от счастья её сына не был пока найден. Урожай картошки в этом году собрали быстро. Бог дал, постояла погодка в сентябре. Огурцов с помидорами насолили, грибами запаслись, варенья наварили. Правда, яблоки не зародились, но яблоки не картошка и без них обойтись можно. Впрочем, в местности всей поросшей садами и яблок для себя заготовили: замочили антоновку, положили в лежку пепин-шафран. Весь октябрь лил дождь - погожие дни можно было пересчитать по пальцам одной руки. Потом встретились две сестры зима и осень. С утра дождь, в обеде на часок выглянет усталое солнце и тут же неизвестно откуда, как грибной дождь при ясной погоде, начинает сыпать первый легкий снег - зима тост говорит, но осень на правах хозяйки, меняет разговор за столом и тяжелыми обложными тучами вновь затягивает небо. На зимнюю Казанскую, 4 ноября, гулял, видно, на их беседе северный ветер, а он во хмелю буйный и решил силою своей перед сестрами красавицами похвастаться. Давненько не видели в нашей округе такой бури. Ветер ломал деревья, как спички: клены, тополя, бросал сестрам под ноги, словно ветки сирени, но больше всего досталось тучным и вездесущим, неприхотливым деревенским лозинкам. Неизвестно, чем они досадили загулявшему ветру, но он просто разрывал их пополам, разваливая до самого основания. С глухим стоном, ломая сучья, валились они на землю, на террасы домов, на крыши сараев. От пьяного ветра решили не отставать и сестры, и мы-де не лыком шиты и тоже пустились в пляс и пошла потеха: припустил дождь, в окна домов застучал град, а в жидком и тоскливом свете редких уличных фонарей шапками повалил снег. Дом Кадочниковых содрогался под напором бури: в рамах дребезжали стекла, крыша напряженно гудела. - Господи, только бы выстоял наш домишко! Мать Царица Небесная, Пресвятая Богородица оборони людей своих, сохрани и помилуй, - молилась мать. - Ничего. Наш-то выстоит, у нас крыша низкая, - успокаивал отец, - А вот тем, дуракам, которые себе мансард понастроили, да ещё на северно-южную сторону несдобровать: парусность-то какая, вообще улететь можно. И словно в подтверждение его слов, ветер отломил огромный сук и у росшей перед домом лозинки и бросил его на электрический столб, вывернув его из земли. В небо взвился фейерверк искр и во всей деревни погас свет. Припаркованный у дома алексеев «фольксваген» истошно завыл сигнализацией и замигал фарами сигнал «SOS». Лешка выскочил на улицу. С машиной ничего страшного не случилось. Пришлось лишь отключить сигнализацию, чтобы не верещала понапрасну. На улице и впрямь творилось что-то неописуемое: трещали кусты, валились деревья, и всё это происходило в кромешной тьме. Казалось, что в саду гуляет какой-то великан и от его тяжелой поступи гудит и содрогается земля. Потом отец с матерью затеяли браниться. Ругались они не со зла, а скорее, скуки ради. Это было у них такое обычное развлечение. Иван Петрович затеял топить лежанку, но забыл загодя принести сухих дров из сарая. Можно было бы сходить и сейчас, но Анна Семеновна потеряла от сарая ключи. Теперь отец пытался разжечь сырые чурки, найденные им возле дома, а мать силилась вспомнить, где же она могла оставить ключи. - Ты вьюжку-то открыл? Дует он, по всему дому сажа летит. - Открыл я твою вьюжку. Почему ты думаешь, что я дурнее тебя? Разве такие дрова разгорятся, их как из болота вытащили. Что ж ты за человек такой? Что в твоих руках побывало - пиши с концами. - Я думается, их в телогрейке в кармане оставила или в халатике синеньком, а может и в плаще. - За день сто одёж переменит и уж не помнит, в чём была. Какого черта ты все наряжаешься? Куда не плюнь только твое барахло и валяется, - отец сидел на корточках возле печки и подсовывал под черные шипящие поленья свернутую в трубочку горящую газету. Дрова вроде разгорались, но как только потухала бумага, гасли, наполняя кухню едким дымом. Мать проверяла карманы, висевших на вешалках телогреек: - Пропал мой синий плащик, как сгорел. Я могла ключи и на собачьей будке оставить. Вань, может, сходишь, глянешь? - Да и иди к черту! Буду я твои следы распутывать, ты за день, где только не побываешь. И эти дрова разгорятся ... к утру...может быть. Леш, возьми свой рыбацкий фонарик, сходи в чулан принеси газет. Алексей взял и рыбацкого чемоданчика маленький налобный фонарь, закрепил его на голове и пошел в сенцы. Чулан был в сенях. В нем Кадочниковы хранили железных рундуках зерно, муку, сало дубовых бочках, лук, чеснок, а также и макулатуру. Газеты, журналы, школьные учебники, ученические тетради Алексея и его покойного младшего брата - Григория, который погиб в автомобильной катастрофе, пятнадцатилетним юношей - врезался на мотоцикле в милицейский УАЗик (оттого верно мать так и была обеспокоена Лешкиной личной жизнью) занимали целых две полки. Чего тут только не было: детские журналы: « Веселые картинки», «Мурзилка», «Юный натуралист», «Юность», «Роман-газета», газеты: «Пионерская правда», «Комсомольская правда», «Сельская жизнь», районная газета - «Новая жизнь», а также разного рода бульварная литература в мягких и твердых переплетах. Кадочников даже растерялся от богатейшего выбора, чтобы такое спалить сегодня в лежанке. Наугад он потянул газеты с полки из середины кипы. Это оказалась «Сельская жизнь» за июль 1986 года. Как раз пред его призывом в армию, интересно. Алексей взял штук двадцать газет, половину из них отдал отцу на растопку, а остальные понес в комнату, чтобы при свете керосиновой лампы окунуться в светлое советское прошлое. С пожелтевших газетных страниц на него пахнуло отцветшим и ушедшим в небытие временем. Вот она славная эпоха социализма. «Вторник 1 июля 1986 года. Выступление товарища Горбачева М.С. на Х съезде польской объединенной рабочей партии». «Четверг 2 июля. Глушат пшеницу осот и щирица» «Вторник 8 июля. Ориентир контрольные намолоты. Награды Родины. Герои социалистического труда». А ведь в это время перед армией он - Алексей Кадочников работал штурвальным у отца на комбайне. В этих сухих казенных строках репортажей с полей он вдруг увидел поля золотой пшеницы, высокую рожь, рокот моторов, лязг колосников, снующие туда-сюда по полю грузовики, то пустые с тока, то на ток, груженные «подзавязку», обветренные и чумазые, но отчего счастливые лица хлеборобов. Кто бы мог подумать, что вот эта кипа никому не нужных и лишь чудом уцелевших газет будет вдохновлять, как песня. Время словно ожило, запульсировало, высветилось каким-то нежно розовым цветом и замелькало перед глазами калейдоскопом воспоминаний. «Среда, 23 июля 1986 года. «На всю область... два сарая». «Слабая кормовая база сдерживает развитие животноводства в Томской области. Почему же здесь так мало заботятся о хранение фуража?» «Лондон. Министр иностранных дел Джеффри Хау начинает вторую за последнее время поездку на Юг Африки...» «Как дрессируют пчел» «Одна из причин низкого урожая семян клевера и люцерны, как известно, - недостаточное опыление цветков этих растений насекомыми...» Как бы сегодня не поносили коммунистов, но им было до всего дело, о чем свидетельствуют заголовки статей и на всех фотографиях люди труда, а не зажравшиеся олигархи и холенные шлюхи шоу-бизнеса. «Вторник. 12 августа.1986 год». На первой странице фотография, поделенная на две части. Слева: поле, валки ржи, на дальнем плане удаляющийся комбайн. Справа: кавалер орденов Ленина и Трудового красного Знамени комбайнер Иван Александрович Демихов. В полосатой рубашке с короткими рукавами, в кепке. Простое открытое лицо, нос картошкой, глаза с хитрым крестьянским прищуром. Алексей всмотрелся в фотографию героя - русский мужик - сразу видно, и выпить, верно, не дурак, но и работать может так, что железо не выдержит его трудовой злости. Надо за день поле вспахать - вспашет. Помрет после этого, с инфарктом сляжет, но сделает. И тут