Инстинкты заставляли Бестию сжимать бёдра и немного напрягаться, потому что она не привыкла к мужской ласке… Потому что она считала меня тварью, которая изнасилует, возьмёт своё и будет делать это снова и снова… Пока не надоест…
Пальцы скользнули под тонкую ткань трусиков, и Бестия сжалась ещё сильнее, но я ненадолго оторвался от её губ, чтобы прошептать приказным тоном: — Расслабься! — И она подчинилась.
Гладенькая… Хоть неопытная, но гладенькая, как я люблю. Как только прикоснулся к клитору, Бестия вздрогнула и шумно выдохнула. Я оторвался от её губ, чтоб посмотреть в глаза. Она на самом деле получала удовольствие, и от этого я хотел её ещё сильнее. Если бы только она показала мне всем видом, как я омерзителен, я бы успокоился, но не сейчас… Не в эту секунду, когда она вдруг стала такой влажной, физически готовой принять меня.
— Сделай это, — прошептала она, полуобречённым голосом, в дрожи которого слышалось и желание попробовать неизведанный плод на вкус.
— Нет… Рано. Ты пока к этому не готова морально! — помотал я головой.
Понимая, что она смущается, когда я так нагло смотрю ей в лицо, я опустил голову и принялся покрывать поцелуями её шею, покусывая и проводя языком до ключицы и обратно. При этом пальцы стали двигаться быстрее, и напряжение говорило о том, что совсем скоро Бестия взорвётся от оргазма. Маленькая неопытная глупышка, которая пыталась убедить меня в своей ненависти на самом деле хотела меня… Или просто я был так хорош, что мог быстро завести её и заставить на это время забыть о ненависти? А может, в эту секунду в её крови играл алкоголь?
Мог бы потянуть дольше… Но я боялся, что напряжённый член разорвёт на хрен джинсы, поэтому мучить её не стал. Несколько умелых круговых движений с нажатиями, и с её губ сорвался крик. Бестия чуть изогнулась в спине и сжала бёдра, часто-часто дыша, а я вытащил руку, встал с кровати и поспешил в душ. Потому что после такого мне срочно нужна была разрядка, пусть и придётся снова всё делать самому.
Часть 25. Анна
Горский сбежал, а я растеклась по его кровати, ненавидя себя за только что случившееся между нами. Былые чувства к нему вдруг резко напомнили о себе, и тело предало меня, плавясь под его жаркими руками. Я по-настоящему хотела Горского, но это было так давно, до того, как он превратился в чудовище… До того, как подставил моего брата… До того, как решил использовать меня орудием мести. И теперь мне оставалось ненавидеть себя за то, что я оказалась слабой…
Пусть у меня не было секса раньше, но я чувствовала возбуждение Оскара и отлично понимала, зачем он ушёл в душ. Одно только было непонятным — почему он не воспользовался своим преимуществом и не взял меня, ведь я его трофей… Марионетка, которую именно в этих целях он и хотел использовать… Почему он не захотел воспользоваться мной?
Его не было минут десять, и этого хватило для того, чтобы успокоиться. Тело всё ещё было расслаблено, и меня слегка начало подташнивать, когда я присела. Наверное, передалась непереносимость алкоголя от отца.
— Как ты себя чувствуешь? — мягкий вибрирующий голос Оскара заставил поднять на него взгляд.
Он вышел из душа в одних джинсах, без рубашки… и взгляд скользнул по его обнажённому торсу, всё ещё влажному от воды. Я постаралась отвлечься, но татуировки на его руках примагнитили взор. Меня вдруг заинтересовало их значение, но Горский не тот парень, с которым можно было бы поговорить по душам.
— Я… Не понимаю, — честно призналась.
— Я сам себя иногда не понимаю. Можешь ненавидеть меня и проклинать, но я такой, какой есть… Собирайся. Уже темнеет. Отвезу тебя домой.
— Почему ты не продолжил? — чуть дрогнувшим голосом продолжила спрашивать я.
— Тебе не понравилось то, что я сделал? Послушай! Ты должна вернуться к брату воодушевлённая нашим «свиданием», а не в слезах оттого, что тебя жёстко поимели. Считай, что это часть моего коварного плана. Часть, которую ты помогла мне воплотить!
Горский вскинул правую бровь и улыбнулся, как Чеширский кот. А я сглотнула горечь. Чего я могла ожидать от него? Каждое его действие, каждый шаг, каждое слово… Всё это делается для воплощения его коварного плана. А я проявила себя дурочкой, растаявшей от его «милостыни».