После выступления писателя районные власти решили поднести партизанам подарки. Эта часть заседания незабываема. Подарки были копеечные, но большой смысл самой акции оттого не потускнел. Бородатые и безбородые мужики, задубевшие на тяжелой работе, еще белозубые по молодости лет, вдруг теряли свой мужественный вид, выходя на сцену, смущались, не зная, куда девать свои могучие руки, кланялись в зал земным поклоном.
Зачитывал список председатель райисполкома, он же подавал и праздничные узелки:
— Хлыстов Иван, — сатину на рубаху.
— Копылев Парфен, — брезентовые ботинки.
— Скоробогатов Илья, — заготовки на бродки.
— Ситников Семен, — «чертовой кожи» на шаровары.
— Комаров Варсонофий, — пара белья из бумазеи.
Подарки получили поголовно все — человек сорок.
Самый дорогой подарок был поднесен почетному гостю Петру Поликарповичу Петрову, — охотничий кинжал с костяной рукояткой. По стародавнему обычаю тут же председатель потребовал от Петрова уплатить за кинжал символический гривенник, поскольку дарить ножи на Руси считалось предосудительно.
Сходка окончилась, и мужики поспешили на базарную площадь, где у прясел их ждали кони под седлами.
И никто из нас — ни партизаны славного командарма Щетинкина, отстоявшие здесь советскую власть от белогвардейцев и интервентов, ни мы, комсомольские журналисты, всегда спешившие туда, где затевалось какое-нибудь общественное дело, не знали, что эта сходка партизан была в их жизни последней встречей. Через два-три года все они под различными предлогами были арестованы и уничтожены как «враги народа», одни стремительно, без следствия и суда, другие в долголетних мытарствах по тюрьмам и лагерям.
Не одну неделю провели мы с Николаем Драчевым в южных районах края. Знакомились с людьми, исписывали блокноты всюду, где были: на полях, в кузницах, в которых полным ходом шел ремонт сельхозинвентаря, на вечеринках молодежи в убогих клубах и избах-читальнях, на сходках жителей сел и деревень, в которых в нелегкой, а временами даже в смутной обстановке административного нажима завершалась коллективизация, шло очищение колхозов от кулацко-белогвардейских элементов, перешедших по характеристике печати того времени к тактике «тихой сапы» (вредительству под покровом доброжелательности к колхозному строю).
И еще что мы делали — мы выступали, выступали, где только это было возможно.
Но хочу сразу опровергнуть предположение, что мы уподоблялись чеховскому оратору, готовому произнести любую речь по первому же заказу.
Нет, публичное выступление в ту пору носило свойство общественного долга. Не надо забывать, что в стране развертывалась культурная революция, и ее пафос захватывал широкие массы людей — и тех, кто учил, и тех, кто учился.
Моралью каждого интеллигента было: если ты больше знаешь, чем другие, то поделись своими знаниями, знания не твой личный капитал — он принадлежит всем.
И действительно, с беседами, докладами, лекциями выступали тысячи учителей, агрономов, врачей, партийных, советских и комсомольских работников.
Просто вызвало бы недоумение, если б ты, приехав из краевого центра, не соизволил выступить в школе, клубе, избе-читальне, наконец, на улице, на тему, которая занимала тебя самого. Мы с Николаем Драчевым выступали чаще всего вдвоем: я по текущим событиям внутренней и международной жизни, он о лучших книгах советских писателей, вышедших на гребень читательских интересов.
Как это обогащало нашу общую жизнь, какая это была замечательная традиция!
К сожалению, традиция эта не удержалась, померкла.
Бывая в последние годы в городах и селах, я часто с огорчением встречал такую картину: двадцать-тридцать специалистов живут на отшибе от всех, замкнулись в своем интеллигентском кружке, им на ум не приходит, что люди ждут их. Приезжие же из областных центров, знающие специалисты различных профилей, считают так же ниже своего достоинства прийти в школу или в клуб и рассказать со всей своей душевной щедростью о том, что составляет предмет их деятельности.
Говорю все это не в упрек обществу «Знания», которое делает доброе дело, но которому не хватает истинного размаха в пропаганде знаний — ибо часто лекторы его слишком официальны, слишком привыкли к фешенебельным аудиториям и залам, слишком избалованы массовыми сборами слушателей, а знания должны быть похожими на самою атмосферу, где человек, там и они. И надо чтобы они искали человека, а не он их. Вот в чем состоит подлинное просвещение народа…
За время моей поездки по районам края в редакции произошли сдвиги, которые я уловил с первой встречи с моим заместителем.