— Георгий, тебе уже три раза звонили из краевой комиссии по чистке партии.
— А что такое произошло?
— Ну, мне всего не сказали, но из намеков я понял, что в наш редакционный аппарат пролезли чуждые элементы.
При первой же возможности я направился в комиссию по чистке партии, которая еще не началась, но подготовка к ней охватила уже весь край.
Комиссия размещалась в помещении партколлегии крайкома партии и уполномоченного комиссии советского контроля по Западно-Сибирскому краю.
Ответственный работник комиссии был из числа приезжих из Москвы. Он долго расспрашивал о работе редакции, о состоянии газеты, а затем попросил меня охарактеризовать сотрудников редакции поименно.
Я удивился, сказав, что это займет немало времени, так как в редакции несут службу несколько десятков человек.
— А ничего, нам торопиться некуда, — утешил он меня.
— Коли вас это не смущает, пожалуйста, я готов рассказать о каждом, — согласился я.
— Кстати, посмотрим, насколько серьезно знает редактор свои кадры, — не без тайного намека, тоном, далеким от доверительности, заметил приезжий работник.
Я хорошо знал людей, с которыми работал, но поручиться за то, что знаю каждого из них по всем статьям их биографий, что называется «до десятого колена», едва ли я мог.
В конкретных условиях редакционной работы меня каждый из сотрудников интересовал, прежде всего, тем, какова его деловая подготовка, способен ли он выполнять круг своих обязанностей и достаточно ли он инициативен в этом.
Характеристику сотрудников я и начал именно с этих позиций. Вероятно, не менее часа, переходя от одной фамилии к другой, говорил я. Приезжий слушал, не перебивая меня. Изредка он отгибал край согнутого вдвое листка и наскоро что-то отмечал прикосновением остро заточенного карандаша.
— Что же, вот, пожалуй, и все работники нашей редакции, — сказал я, окончив свою беглую характеристику своих товарищей по работе. Последним у меня шел наш фотокорреспондент, человек уже далеко не комсомольского возраста, но владевший своим делом исключительно хорошо.
— Ну, знаешь, по твоей характеристике у тебя не редакция, а такое убежище ангелов! — мрачно усмехнулся приезжий.
Я промолчал. Услышанное замечание никак не совпадало с моей характеристикой. При всем благорасположении к своим сотрудникам я говорил, и довольно резко, и о многих недостатках: один с ленцой и не любит выезжать в районы, второй не всегда тщателен в работе и не раз поставлял нам на полосы перевранные фамилии, за что имеет от редактора взыскание, третий любит волочиться за хорошенькими девчатами, клянется каждой быть верным до гроба, затем рассылает им письма, путая Дусю с Дашей, а Таню с Маней. Но при всем этом всех стараемся воспитывать, прививать лучшие качества работников большевистской печати.
— Боевитости тебе не хватает! Вот ты до небес возносил фотокорреспондента, а тебе известно, что он бывший белый офицер, колчаковец? Да его к комсомольской газете на три версты нельзя подпускать!
— О том, что он бывший белый, мне известно…
— Тогда, что же ты тянешь? Почему не выгонишь этого белогвардейского недобитка из редакции?! Или ждешь, когда он подложит газете какую-нибудь антисоветскую свинью?! Дождешься! — голос приезжего товарища наливался силой. И фотокорреспондент не был последней претензией ко мне. На согнутом листке бумаги просвечивались еще несколько фамилий.
— Сложное дело это с фотокорреспондентом… — попытался я начать свои объяснения.
— Чем же оно сложное? Сознайся, что трусишь ударить по классовому врагу! — приезжий перешел откровенно на крик. Еще миг и он ударит по столу кулаком.
— Калинин ему дал путевку, — сказал я.
— Какой Калинин? Что ты городишь чепуху?
— Михаил Иванович Калинин — наш всесоюзный староста. Дело в том, что в его первый приезд в Новониколаевск наш фотокорреспондент сделал любительские фотографии в момент митинга на открытии электростанции. Снимки очень понравились Калинину, и он сказал: «Передайте спасибо фотографу, он мастер своего дела и привлеките его к газете». С тех пор он печатается во всех газетах и журналах Сибири.
— Калинин же не знал, что он белый офицер…
— Ему сказали…
— И он?..
— И он сказал: «Но ведь теперь белых нету. А кроме того, он перешел к красным добровольно».
Фамилия Калинина явно выбила приезжего товарища из колеи. Он стал красным, как кирпич, промычал нечто невнятное, но отступать не собирался.