Был случай прямо-таки анекдотический. Одного моего товарища исключили за связь с собственным отцом, который перед Первой мировой войной служил контролером акцизного управления в городе Иркутске.
Как известно, на акцизных чиновников возлагался контроль за неукоснительным исполнением правил торговли товарами, имевшими государственную монополию (водка, табак) и товарами, отмеченными особыми наклейками.
Комиссии по чистке сама должность — контролер акцизного управления — показалась подозрительной. Она отнесла это ведомство к жандармерии, и разговор оказался ясным с первых минут — исключить как сына чиновника жандармской императорской службы.
Конечно, подобные случаи впоследствии исправлялись, но можно представить себе, сколько же приходилось пережить встрясок и отцу, и сыну, и многим, многим другим.
А у нас в редакции произошло после чистки странное явление — чистка вроде бы нас не задела, но нас начали донимать различного рода проверками, «сигналы» о засорении редакции чуждыми элементами сыпались один за другим. Я едва успевал писать объяснения то в комиссию по чистке, то в крайком партии, то в советский контроль. Все «сигналы» были беспочвенными, их сдавали в архив, но коллективу от этого было не легче. Сажа, которой нас старались испачкать, отмывалась не сразу.
Наконец, однако, все объяснилось. «Сигналы» строчил наш же сотрудник. Претендовавший на более крупную должность и на более заметное место на полосах газеты. Ему немало способствовала одна особа, у которой были претензии к двум нашим товарищам по линии неразделенной любви.
Массовые чистки порождали бесславное сучье племя клеветников, которое с особенной яростью проявило себя в разгар массовых репрессий в 1935–1939 годах.
Ответственности за свои поступки клеветник не опасался, ее просто не существовало, напротив, такие люди нередко числились в активе, прикрываясь то участием в рейдах РКИС (рабоче-крестьянской инспекции), то в группах комсомольской «легкой кавалерии».
Коммунисты старшего поколения помнят те позорные явления, которые происходили тогда на партсобраниях. Клеветники открыто похвалялись числом посланных в органы НКВД якобы разоблачительных заявлений, обличали в политическом нейтрализме тех, кто не писал еще никаких своих доносов, требовали принятия оргмер по партийной линии к таким коммунистам.
Боже мой, сколько же клеветников я повидал на своем веку, сколько же бесценных часов вырвали они у меня из жизни! Они были разные, не похожие один на другого, но одинаковые по своему моральному беспутству, по своему фанатичному презрению к окружающим их людям, по своему злобному эгоизму, по своему безмерному стремлению к торжеству зла и сладострастному наслаждению ввергать других в беду. Они подобны ржавчине на металле, разъедающие его упорно и неостановимо. Они достойны лишь одного — бесконечного презрения.
Вполне допускаю, что кто-то из читателей уже подумал: «Ну а где же твоя личная жизнь? Была ли она у тебя, или ты начисто был лишен ее прелестей и жил, как сухарь, довольствуясь повторением партийных истин?»
Была такая жизнь! Ведь мне в годы, о которых я пишу, было всего-то двадцать с небольшим лет, и хотя временами я сгибался под бременем требований долга, само развитие и становление человеческой субстанции подталкивало откликаться на зов природы.
Долго мои отношения с девушками складывались неопределенно, то есть, сказать точнее, никак не складывались, потому что я относился к ним ко всем одинаково приветливо.
А настоящая любовь невозможна на этом принципе, она связана с выбором, с предпочтением одной перед всеми.
Когда я работал в крайкоме комсомола, вместе со мной были на разных должностях тринадцать девушек. Кроме одной, все они были незамужние, но уже, как говорится, на возрасте, когда вопрос о замужестве становится решающим в судьбе.
Все они, конечно, понимали, что жених из меня ненадежный, что я еще ни морально, ни житейски не готов быть супругом, главой семьи. При моем увлечении общественной работой, чтением литературы, писанием доморощенных философских трактатов — супружество просто не совмещалось с моим образом жизни. Они и относились ко мне исходя из этих обстоятельств: приятельски, заботливо, заинтересованно и весело; то есть так же, как и я к ним.