— Переводчика тоже? — Сергей окинул взглядом помещение, что‑то прикидывая в уме.
— Да нет, переводчика здесь нет. Но мы его найдем без проблем. — гость покосился на трупы охранников у своих ног.
Сон пришел неожиданно, как и другие подобные сны. Антон уже научился предчувствовать — это был странный сон, который хотелось понять и смысл которого не давался, как Антон потом ни мучился, пытаясь соотнести его с реальным течением жизни.
Он увидел Надю.
Она уселась в вагоне электрички напротив него. Ее фигура была в сиреневой курточке, из‑за которой была видна синеватая кофточка. Кожаная миниюбка удивила Антона — он никогда не видел такой на ней. Ноги Надежды утопали в сапожках, а небрежно надетый берет был ей великоват.
Она листала какую‑то старинную книгу, страницы которой были все испещрены непонятными знаками. Антон не мог уследить за ними, и знаки таяли, исчезали, унося с собой тайное знание, отчего ему хотелось плакать и звать кого‑то.
Антон прищурился, словно пытаясь разглядеть Надежду детально и улыбаясь, спросил:
— Ты меня знаешь?
— Первый раз вижу. Ты что, следишь за мной? — раздался знакомый и такой приятный голос.
— Я первый сел в этот поезд. Я еду к маме.
— А я не видела, как ты сел. И это я еду к твоей маме.
— С какой стати?
— Она болеет.
— Она никогда не болеет. Я сразу бы узнал об этом.
— Это в той жизни. А в этой она болеет. Ей очень одиноко в своем городе Фрязино. А у тебя все время нет возможности ее навестить.
— А что я сейчас делаю по твоему? Нет, ты меня знаешь. Ты меня знаешь. — утверждающе произнес он.
— Я даже не помню того времени, когда бы я тебя не знала. — сбросила маску отчуждения Надежда.
— Ринат! Это все Ринат! У него получилось! Это он загадал, чтобы все вернулось! — у Антона перехватило дыхание — от нежности, волнения и других, более глубоких чувств.
— Он все не так загадал.
— Не, так это все неважно. Что ты читаешь?
— Ты знаешь.
— Нет. — Когда Антон присморелся, то оказалось, что он не ошибся. Действительно, в пакете находилась книга. Но какая! Старинная, в черном–пречерном переплете из настоящей кожи, местами потрескавшейся и изъеденной какими‑то жуками. А через трещины и дырки проглядывали потемневшие от времени дощечки, на которые была наклеена кожа. В дощечках тоже какие‑то жуки или червяки прорыли извилистые ходы.
Ни названия, ни фамилии автора, ни каких‑либо украшений на переплете. Тогда он подумал, что название может быть где‑то внутри написано, и перелистнул страницу. Рунические письмена. Какие‑то нечитаемые…
— Ты знаешь, знаешь. — повторяла она.
— Да нет же, нет.
— Ты знаешь… ты… тебе надо прочесть…ты должен прочесть…
— Надо? — удивился Антон.
— Да.
— Это девятка?
— Ты знаешь… — она монотонно повторяла одну и ту же фразу.
— Девятка. — он зацепил взглядом один значок в книге.
— Ты знаешь… знаешь…, — долетел сожалеющий шепот спутницы.
— Эй, молодой! Вставай, приехали, уже Фрязино! — кто‑то теребил его за плечо, пробуждение вышло весьма некстати и не особенно приятным. За окном на перроне слышались голоса прибывших пассажиров.
— Девятка… — шептал он, еще не отойдя от сна.
— А то обратно уедешь… — бросила проходившая мимо бабка в пестром платке и неопрятной фуфайке, пахнущей нафталином и перевязанной на поясе.
Антон выскочил из электрички. Предстояло заехать к матери и передать ей часть аванса, полученного от Морозовского.
К микрорайону, где жила его мать, Антон решил пройти кратчайшим путем — через сквер и переулок. Времени хватало, и хотелось хоть минуту подышать природой.
Аллеи и скамейки сквера пустовали по причине холодного сентябрьского ветра, лишь служитель сквера подметал пятачок возле палатки напитков да спешили по делам редкие прохожие. Солнце слабо проглядывалось над крышами домов и вершинами деревьев, сквер был исполосован тенями и напоен ароматами осенних трав, хотя рядом, в сотне метров, текла асфальтовая река автомагистрали.
Свернув с аллеи к выходу из сквера, Антон наткнулся на поддатого работягу, красившего темно–зеленой краской бетонную стену забора.
— Еще одного принесло. — пробурча тот, обдав Аннтон мощным выхлопом перегара.
— Помешал что‑ли? — вежливо поинтересовался Антон, поправляя очки.
— Тут старикан один, до тебя интересовался тем же, так он не пожадничал. — в голосе работяги чувствовалась злость на то, что осталось еще до хрена работы и острое желание выпить.
— Какой старик?
— С палочкой такой. Чудной.
— С палочкой? — Антон вспомнил пожилого странноватого человека, шедшего за ним сегодня утром от дома до вокзала и вытащил из бумажника несколько сторублевок. — На, держи.