- С каким ещё Владом? - опешила я. - Не с другом ли Дениса? С каких это пор ты с ним якшаешься?
- Мы позавчера случайно встретились в центре, он меня любезно подвёз домой и предложил встретиться как-нибудь, - восхищённо делилась со мной Волкова. - Ксюха, он такой галантный, такой вежливый, ну просто лапочка.
- Что-то мне это не нравится, Алис, - покачала я головой. - Я конечно не знаю этого Влада, но судя по Денису, лучше с его друзьями не связываться.
- Ты слишком предвзято настроена, подруга. Влад само очарование, а ведь за мной так давно не ухаживали парни, - театрально вздохнула Алиса.
- Тогда будь пожалуйста осторожна с ним, хорошо?
- Хорошо, мамочка, как скажешь, - пробурчала мне в трубку подруга и важно сообщила мне, что ей пора собираться в боулинг.
Я, тяжело вздохнув, подошла к окну, разглядывая бегающих детишек во дворе. Один из мальчиков гонялся за девчушками в смешных юбочках в горошек, видимо, они были близняшками. В руке у мальчика была длинная палка, и на ней важно восседал то ли паук, то ли ещё какое-то мерзкое насекомое, которое невероятно пугало сестричек, и они, яростно вереща, улепётывали со всех ног. А мальчик же, хитро прищурив глаза, гнался за ними, размахивая своей палкой и гулко хохоча на всю округу, этакий маленький паршивец. Этот мальчик напомнил мне Дениса, такой же мерзавец, с такой же отвратительной злобной ухмылкой. Внезапно он, споткнувшись, кубарем покатился прямо к небольшой луже, которая не успела ещё высохнуть после недавнего дождя, и благополучно устремился лицом в грязь. Я даже позволила себе немного позлорадствовать, всё же справедливость существует. Вдруг мой взгляд упал на светло-розовую надпись на асфальте прямо под моим окном. Максим. На секунду перед моим взором оказалось его улыбающееся лицо со светлыми добрыми глазами, и мне очень сильно захотелось услышать его мягкий, с хрипотцой, голос, голос сильного, уверенного в себе парня, внушающего доверие и излучающего тепло.
Но, к моему большому разочарованию, телефон Макса был отключён, и мне вдруг стало невероятно одиноко и неуютно. Краем уха я услышала, как хлопнула входная дверь, и, сделав глубокий вдох, приготовилась к бурному потоку вопросов по поводу сегодняшней ночи. Я выглянула в прихожую и сразу же наткнулась на хитрые и ухмыляющиеся взгляды двух пар глаз.
- Привет, Ксюшенька. А мы думали, твой Денис тебя ещё нескоро отпустит домой, - начала комедию мама, которую тут же подхватила бабушка.
- Рассказывай, как провели время? Мы с мамой хотим всё знать. Пойдём на кухню, мы купили замечательные пирожные, я таких давно не ела, а в Ирландии их днём с огнём не сыщешь.
- О, нет, спасибо, но только не пирожные. Я вчера что-то сильно много вина себе позволила выпить за твоё здоровье, мамуль. Ты уж не подкачай, болеть тебе, как минимум, год, нельзя, - улыбнулась я маме, проскальзывая мимо родственниц на кухню. Из которой меня не выпускали не меньше получаса, расспрашивая о том, куда мы с Денисом ездили, как погуляли, какая у него квартира и хорошо ли он целуется. Ей-богу, эти две дамочки напоминали мне двух хихикающих девятиклассниц, собирающих свежие сплетни. Но вскоре они поняли, что не добьются от меня никаких пикантных подробностей, и я благополучно улизнула от них, под предлогом, что мне нужно работать над книгой. И, оказавшись в своей комнате, я включила для фона Шопена на ноутбуке, и решила прилечь, до сих пор чувствуя не покидающую меня дурноту. Не успел выше упомянутый Шопен проиграть вступление к вальсу до-диез минор, как я умудрилась крепко-накрепко отключиться.
Глава 17
В полутёмной больничной палате находились двое. Две пары глаз практически одинакового светло- зелёного цвета весенней листвы, с вкраплениями серого, были устремлены друг в друга и вели немой диалог. Его рука сжимала её ослабленную ладонь, время от времени ласково поглаживала, но ни на секунду не отпускала. Он понимал, что это последние её дни, а быть может, даже часы, его сердце заботливо укрыла тяжёлым чёрным покрывалом госпожа печаль, но он был готов встретиться с её родственницей, скорбью. Он знал давно, что это случится, но не хотел смиряться, не хотел соглашаться с непоправимым фактом, отгонял его от себя, но в то же время принуждал себя готовиться к огромной потере, самой болезненной из всех существующих.