Если нун такая ценность, не стоит показывать, что с ней что-то не так.
Оставались только шимун. Поразмыслив, девушка решила, что сможет у них осторожно выведать все, что ей нужно.
После очередного короткого привала фургон снова тронулся в путь, а женщины начали тихо петь, раскачиваясь в такт мелодии. Они сидели на коленях, прямо на необструганных досках пола. Варя молча наблюдала за ними, устроившись в темном углу. Ей, как особе привилегированной, даже пожаловали кусок тряпки, чтобы подстелить.
Глаза у женщин были закрыты, голоса выводили затейливую мелодию, то поднимаясь до крещендо, то затихая. Варя не могла понять, о чем эта песня, но от печального напева у нее защемило сердце, а на глазах появились слезы.
— Эсти, о чем вы пели? — тихо спросила она, когда они замолчали.
Та глянула на нее с явным недоумением:
— Нун, это же молитва Орриет — верховной богине.
Варя сообразила, что ляпнула глупость. Нужно было срочно выкручиваться.
— А-а, — протянула она с понимающим видом, — припоминаю…
— Нун? С тобой все в порядке? — теперь уже и Халида встревоженно смотрела в ее сторону.
— Да жара эта, — девушка неопределенно взмахнула рукой. Как теперь отвлечь от себя внимание? — Из-за неё плохо соображаю.
— Жара ужасна, — Эсти уныло вздохнула, — но скоро прибудем в Филлонию. Мы молили Орриет, чтобы там наши мытарства закончились.
— Да, было бы хорошо…
Варя откинулась назад, совсем позабыв, что под ней твердые доски и, как следствие, тут же впечаталась в них затылком. От боли из глаз брызнули слезы, но от собственной глупости захотелось стукнуться еще раз. Только лбом.
Шимун в мгновение ока подхватили ее, осмотрели место удара:
— О, боги, нун! Не смей себе вредить! Ты знаешь, за это могут наказать!
Варя застыла, пытаясь вникнуть в эти слова. Даже слезы перестали бежать по щекам.
Нун не имеет права вредить себе? А как же тот факт, что их нынешний рабовладелец (будем называть вещи своими именами) пнул ее? И разве тряска в этом фургоне на такой жаре ей не вредит?
Прищурившись, Варя оторвала от себя руки одной из шимун и заглянула ей в глаза:
— Эсти, что будет с нами? Зачем нас везут в Филлонию?
— Как «зачем»? Известно! — ответила та с лёгкой обидой. — Ты же нун, вон, и тейтры уже проявились. Проверят уровень сумры, а потом продадут.
— Продадут? — Варя на мгновение задохнулась. Ей показалось, будто сердце рухнуло вниз. — Разве меня ещё не продали?
— Нун, что с тобой? Ты ничего не помнишь?
— Что именно?
— Община продала тебя Аришману. Неделю назад, когда на твоем лице начали проявляться первые тейтры и цвет глаз поменялся, старейшина приказал отдать тебя первому, кто предложит хорошие деньги. Теперь мы едем в Филлонию, столицу Эльдаруна. Там самый дорогой невольничий рынок. Аришман надеется заработать, продав тебя какому-нибудь богатому лейсу.
Из разговоров шимун Варя уже поняла, что «лейс» означало «господин» или «хозяин», но никто не называл так Аришмана. Наоборот, что-то подсказывало, что эти лейсы совсем не люди.
— Кажется, после удара электрошокером у меня немного отшибло память, — Варя поспешно потерла лоб с умным видом.
— Какого удара? — Эсти посмотрела на нее, как на сумасшедшую.
Упс… Кажется, слова «электрошокер» нет в этом мире.
— Ну… шимбай ударил меня… этой штукой…
Варя поспешно улыбнулась. Оказывается, изображать амнезию не так-то просто. Ей нужно срочно придумать, как выкрутиться из этого положения.
— Это была пика. Пика с кристаллами агра. Их используют для погона инкардов.
Замечательно. В нее тыкали штукой, которой погоняют тех двухметровых страшилищ? Удивительно, что она осталась жива.
— Да, точно, я просто забыла. Но теперь не могу вспомнить ничего, что было до этого. Даже собственного имени.
Может быть, если ей об этом расскажут, она хоть немного поймет, насколько большая задница, в которой она очутилась?
— Никогда не слышала, чтобы агры отбивали память, — Эсти пристально на нее посмотрела. — Ты и правда ничего не помнишь?
— Нет.
— Странно…
— Сколько мне лет? Почему я такая худая? Где я жила?
— Тебе двадцать пять лет по человеческим меркам, но по меркам эсмаев ты подросток, поэтому и худая. Но теперь, когда тейтры проявились, ты будешь быстро меняться. Я такое уже встречала. Две-три недели — и ты станешь совсем другой.