Мальчика определили в местную школу, на территории которой рос замечательный яблоневый сад. Деревья были старыми, и их ветви достигали верхних этажей трёхэтажного строения. Иногда, убегая с уроков, школьные проказники «выходили» из класса, завидев учителя, прямо в окно, повисая на яблонях.
Подобные фокусы выделывал и Борис. Учиться ему было неинтересно, тем более с «малолетками», как презрительно называл своих школьных друзей девятилетний переросток. Он днями пропадал со своими ровесниками и друзьями постарше на улице, таскал в дом и прятал в потайных местах найденное оружие и боеприпасы, на которые время от времени натыкалась делавшая уборку Елизавета Матвеевна.
– Боря, ты нас когда-нибудь подорвёшь! – сетовала она после очередной находки.
– Борис, ты уже взрослый человек! – воспитывал сына Пётр Митрофанович. – Когда, наконец, возьмёшься за ум? В школе одни двойки и тройки! Так и вырастешь неучем!
– А я военным хочу стать! – парировал пацан. – Автомат я собираю и разбираю с закрытыми глазами, команды все знаю!
– Что ж, по-твоему, военному знания не нужны? Теперь техника сложная, и без математики и физики ни танк, ни самолёт водить не сможешь! А стрельба из артиллерийского орудия – одни математические расчёты!
– Да, – соглашался со вздохом Борька, – математику подучить придётся.
– И математику, и русский язык тоже! – заключил полковник. – А иначе боевой приказ грамотно не напишешь!
Несколько месяцев назад семья Добровых переехала в новый, только что построенный шестиподъездный дом. Пётр Митрофанович, как старший офицер, фронтовик и работающий профессор, въехал в трёхкомнатную квартиру на третьем этаже. Старший сын Евгений женился и уехал в Хабаровск, получив назначение на должность начальника хирургического отделения окружного военного госпиталя. И у Борьки теперь была своя отдельная комната.
В такое верилось с трудом. Мальчик зачарованно ходил по квартире, спрашивая у взрослых:
– Мы что же, здесь одни будем жить?
– Конечно! – радостно отвечал профессор, у которого наконец-то появился собственный кабинет.
– А кто со мной в комнате будет жить?
– Никто, ты один. Теперь тебе никто не будет мешать делать уроки!
В доме проживало много фронтовиков. Некоторые из них имели серьёзные боевые ранения, и Пётр Митрофанович считал своим долгом наведываться в такие квартиры. Носил лекарства из своего госпиталя, делал уколы и перевязки и никогда не брал за это никаких денег. Старый доктор всегда имел при себе видавший виды потёртый саквояж со всем, что могло пригодиться ему при осмотре больного. И весь двор, наблюдая высокую сутулую фигуру профессора с коричневым баулом в руке, по-доброму посмеивался:
– Скорая помощь пошла!
Полковник знал боевых офицеров лично, автоматически считая их своими пациентами. Со всеми был на короткой ноге, несмотря на своё профессорство.
Однажды он зашёл навестить боевого лётчика-штурмовика, жившего в соседнем подъезде. Офицер недавно похоронил жену. Детей у него не было. Гвардейский ас, носивший в своём теле несколько осколков, которые в своё время побоялись трогать полевые хирурги, воевал лихо: его мундир украшали ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, орден Александра Невского, орден Отечественной войны, медали за отвагу и победу над фашистской Германией. Всего двенадцать боевых наград. Теперь же он был абсолютно одинок. На улицу выходил редко. А если это случалось, то лишь в погожие тёплые дни. Выйдя из подъезда на перебитых негнущихся ногах, лётчик (как звали его все во дворе), опираясь на палку, делал несколько шагов до лавки, стоявшей тут же у подъезда, и тяжело опускался на неё на полчаса-час погреться на солнышке.
В однокомнатной квартире у офицера почти не было мебели: стол, стул и кровать с панцирной сеткой, на которой он и лежал. Да ещё в дальнем углу стоял угрожающего размера трофейный чемодан, который на сленге фронтовиков называли «Великая Германия». Чемодан был настолько огромен и крепок, что мог играть и в разное время играл роль стула и стола одновременно.
– Привет, Лукич! – приветствовал фронтовика Пётр Митрофанович, лишь для приличия постучав в дверь, прежде чем войти. Были времена, когда двери не запирали!
– Здорово, Митрофаныч! – обрадовался Степан Лукич (так звали лётчика). – Знаешь, я давно хотел поблагодарить тебя за всё, что ты для меня делаешь! За дружбу! Но особенно – за сына!
– За сына? – удивился полковник.
– Ну да. Ты же знаешь, я почти не выхожу, а Борька твой у меня ежедневно. И в квартире приберёт, и в магазин сбегает, чай заварит. А потом сядет вот так же, как ты, у кровати и просит, чтоб я ему про войну рассказал, про бои, о том, где и как ранен был. Если б не он… Признаюсь тебе, я уж тут грешным делом пару раз свой наградной парабеллум доставал, когда совсем хреново было.