И время двинулось быстрее,Стареет папенька-отец,И за окошками в аллееИграет сваха в бубенец.Ступни младенца стали шире,От стали ширится рука.Уж он сидит в большой квартире,Невесту держит за рукав.Приходит поп, тряся ногами,В ладошке мощи бережет,Благословить желает стенки,Невесте крестик подарить.«Увы, – сказал ему младенец, —Уйди, уйди, кудрявый поп,Я – новой жизни ополченец,Тебе ж один остался гроб!»Уж поп тихонько плакать хочет,Стоит на лестнице, бормочет,Не зная, чем себе помочь.Ужель идти из дома прочь?
Но вот знакомые явились,Завод пропел: «Ура! Ура!»И Новый Быт, даруя милость,В тарелке держит осетра.
Варенье, ложечкой носимо,Шипит и падает в боржом.Жених, проворен нестерпимо,К невесте лепится ужом.И председатель на отвале,Чете играя похвалу,Приносит в выборгском бокалеВино солдатское, халву,И, принимая красный спич,Сидит на столике Ильич.
«Ура! Ура!» – поют заводы,Картошкой дым под небеса.И вот супруги, выпив соды,Сидят и чешут волоса.И стало все благоприятно.Явилась ночь, ушла обратно,И за окошком через мигПогасла свечка-пятерик.
1927
9. Движение
Сидит извозчик, как на троне,Из ваты сделана броня,И борода, как на иконе,Лежит, монетами звеня.А бедный конь руками машет,То вытянется, как налим,То снова восемь ног сверкаютВ его блестящем животе.
1927
10. На рынке
В уборе из цветов и крынокОткрыл ворота старый рынок.
Здесь бабы толсты, словно кадки,Их шаль невиданной красы,И огурцы, как великаны,Прилежно плавают в воде.Сверкают саблями селедки,Их глазки маленькие кротки,Но вот, разрезаны ножом,Они свиваются ужом.И мясо, властью топора,Лежит, как красная дыра,И колбаса кишкой кровавойВ жаровне плавает корявой,И вслед за ней кудрявый песНесет на воздух постный нос,И пасть открыта, словно дверь,И голова, как блюдо,И ноги точные идут,Сгибаясь медленно посередине.Но что это? Он с видом сожаленьяОстановился наугад,И слезы, точно виноград,Из глаз по воздуху летят.
Калеки выстроились в ряд.Один играет на гитаре.Ноги обрубок, брат утрат,Его кормилец на базаре.А на обрубке том костыль,Как деревянная бутыль.
Росток руки другой нам кажет,Он ею хвастается, машет,Он палец вывихнул, урод,И визгнул палец, словно крот,И хрустнул кости перекресток,И сдвинулось лицо в наперсток.
А третий, закрутив усы,Глядит воинственным героем.Над ним в базарные часыМясные мухи вьются роем.Он в банке едет на колесах,Во рту запрятал крепкий руль,В могилке где-то руки сохнут,В какой-то речке ноги спят.На долю этому героюОсталось брюхо с головоюДа рот, большой, как рукоять,Рулем веселым управлять.
Вон бабка с неподвижным окомСидит на стуле одиноком,И книжка в дырочках волшебных(Для пальцев милая сестра)Поет чиновников служебных,И бабка пальцами быстра.
А вкруг – весы, как магелланы,Отрепья масла, жир любви,Уроды, словно истуканы,В густой расчетливой крови,И визг молитвенной гитары,И шапки полны, как тиары,Блестящей медью. НедалекТот миг, когда в норе опаснойОн и она – он пьяный, красныйОт стужи, пенья и вина,Безрукий, пухлый, и она —Слепая ведьма – спляшут милоПрекрасный танец-козерог,Да так, что затрещат стропилаИ брызнут искры из-под ног!
И лампа взвоет, как сурок.
1927
11. Ивановы
Стоят чиновные деревья,Почти влезая в каждый дом.Давно их кончено кочевье,Они в решетках, под замком.Шумит бульваров теснота,Домами плотно заперта.
Но вот все двери растворились,Повсюду шепот пробежал:На службу вышли ИвановыВ своих штанах и башмаках.Пустые гладкие трамваиИм подают свои скамейки.Герои входят, покупаютБилетов хрупкие дощечки,Сидят и держат их перед собой,Не увлекаясь быстрою ездой.
А там, где каменные стены,И рев гудков, и шум колес,Стоят волшебные сиреныВ клубках оранжевых волос.Иные, дуньками одеты,Сидеть не могут взаперти.Прищелкивая в кастаньеты,Они идут. Куда идти,Кому нести кровавый ротик,У чьей постели бросить ботикИ дернуть кнопку на груди?Неужто некуда идти?