— Ну, нами-то – не факт, — скорректировал Дима, помня, что они оба в творчестве уличены не были.
— …нами – не факт, да, — задумчиво продолжил герой. — Где, там, присутствует то, что принято называть расхожими словами, вроде «честность», «любовь», ну, и так далее, короче… Ну, вот, что если убрать этот элемент, то получится, вот, именно бихевиористская модель, в которой, вот, именно… ну, воспроизвели, оно вроде, вот, есть, но жизнь – это нечто… Ну, это сложно… Сложно подобрать слова, короче… Но-о-о, я думаю, ты понимаешь…
— Ну…
— То, что называется «духом», да, там, в каких-то религиях Откровения… то, что назы-называется… я не знаю… — Дойч прикончил бутылку и выкинул её в реку, — дыркой… дыркой в глиняной фигурке… у суфиев: там у них есть такая метафора, да, что есть… человек – глиняная фигурка, да, там… и у него, там, есть отверстие, которое иголкой, там, сделал Аллах, да… Вот эта дырка как раз – «сущее»! Как раз сохранение этого – подлинное бессмертие.
Возможно, оно… если обратиться к другим религиозным традициям, оно вообще не подразумевает сохранения какого-то физического носителя. Что оно само по себе есть… и всё, что есть, что происходит – это отражение… отражение его каких-то проявлений.
— Это ты сейчас заново придумал бессмертие души?
— Да, хех, но суть в том, что я мыслю в рамках Западной традиции, и я всегда буду в её рамках мыслить… по крайней мере, высказываться об этом. Потому что, как бы, все языки, которые я знаю, – они были созданы… ну, не созданы, а неотделимы от неё. Но, я считаю, что телесная смерть всё равно должна быть преодолена как-то… Вот… — Дойч звучно выдохнул.
— А мы по-прежнему идём не туда, — заметил Дима.
— Доверься! Сейчас придём… Обойдём сад этот по кругу и будем на месте, — настаивал Дойчлянд.
Набережная реки Карповки сменилась Аптекарской. Большая Невка куда-то торопилась, спешно уводя рябь своих вод в сторону Финского залива. Луна уверенно росла из непроглядной темноты космоса. Парней то и дело донимали порывы промозглого ветра, однако ночь не была безнадёжно холодной.
— В общем, знаешь, короче, когда ко мне… — продолжил Дойч, — зашёл сосед как-то… и принёс гашла, мы с ним накурились, и он начал рассказывать мне про своего умирающего отца, короче… который умирает от рака печени уже несколько лет, там… вот… он, там, попал в больницу, сосед всё это рассказывал. Ну, я понимал, в принципе, что ему не с кем поговорить, поэтому выслушивал его, там, задавал вопросы, но… и тогда мне пришёл такой образ-переживание, что… я представил себя в роли человека, который обречён на бессмертие и видит смерть всех близких людей, и понимает, что каждая смерть, короче, случилась по его не усмотрению, из-за нехватки внимания, по ошибке… И что он, как бы… что его «неидеальность», короче, в некоторых вопросах, привела к этой смерти… любого, кого он знает.
Мне кажется, во многих литературных художественных произведениях была воспроизведена именно такая форма… мучений, да, там… наказания. То есть обречённость на вечную жизнь, но все, кого ты знаешь, умрут, да… И умрут по твоей вине, короче!.. В той или иной степени. И я подумал, что, короче, это тоже страшно… И потом ты остаёшься один, да, последний человек…
Сущность христианской морали, я это тоже часто всем говорил, состоит в том, чтобы возлюбить каждого человека так, будто бы он последний человек на земле, с которым… тебе… выпало остаться, короче. Ну, вот, ты с ним вдвоём, да, и вот, всё… Мне кажется, мораль, вообще, сводится к тому, чтобы возлюбить всех именно так.
И вот, представив тогда, надувшись с соседом, что он умирает по моей вине… и-и-и… страшно, короче… тоже… И это подразумевает, что в личном бессмертии нельзя оставлять человека одного…
— Ну-у-у, почему? Если ты лишён, там, потребности в еде, в дефекации… — включился Димасик.
— Так, а нахуй жить?..
— Ты ж сам себе развлечение!
— А нет развлечений… Мне кажется, всё хорошее, всё положительное, оно упирается в коммуникацию с кем-то…
— Это ты думаешь, как смертный.
— Возможно, конечно, человек разовьёт у себя… такой последний человек разовьёт у себя шизофрению, хе-хе, и, там, придумает себе ещё людей и сможет увлекательно разговаривать сам с собой, но, мне кажется, как… как конечному и, вероятно, свободному от таких психических заболеваний человеку… мне кажется, это сложно… То есть для меня вечная жизнь как благо имеет смысл только как в мысли Уэльбека: вечная жизнь вечно ласкающих и удовлетворяющих друг друга существ. Ну, во всех смыслах… Где просто всё превращается в творческий акт… творческий акт, свободный от проблем выживания как личного, так и коллективного.