Торчки 90-х и 00-х своими телами уберегли россиян 10-х годов от винта, но китайская промышленность быстро подсуетилась и подстроилась под новые запреты. Теперь любители кайфа стали колоть в себя то, что для маскировки продавалось как соли для ванн, цветочные удобрения или отрава для грызунов. Какое-то время это было дёшево и незаметно. Впрочем, во время описываемых событий многие о китайской химии уже знали.
— Ебани-ка МДПВ, — предложил Философ на второй день дойчляндовских мучений, — меня так вылечили однажды.
— Гонишь… — с недоверием отозвался герой.
— Да не гоню, это даже логично, — продолжил настаивать друг. — Сердце быстрее стучит, кровь сильнее по сосудам прогоняет, больше кислорода в мозг идёт и всё такое. К тому же тебе будет заебись. Приходнёшься.
— Что-то верится только в последнее… — измученно пробормотал Дойч.
— «И каждому воздастся по вере его», — глубоко пророкотал Философ, на столе отделяя дорожки из общей солевой кучи.
Дойчлянд захотел уверовать, ведь ему уже порядочно надоело лежать, играя в мобильную версию карточной «Тысячи» в попытке хоть как-то убежать от назойливых недугов, и он жадно въебал предложенный стимулятор.
На второй день назначенного Философом лечения тело Дойча стало чувствовать себя хорошо. А хорошее самочувствие говорило о том, что пора уже переходить на алкоголь, потому что иначе неизбежно накатит апатия и ужас – неизменные спутники МДПВ, которые, судя по всему, его не очень-то и любили, появляясь строго после отбытия солевого господина.
Фашисты в соседней комнате что-то бурно праздновали. Герой пошёл уточнить, не требуется ли ребятам помощь. Его помощь им всегда требовалась, ведь именно в дойчевской квартире происходил кутёж, поэтому не брать этот факт в расчёт было бы некрасиво.
Парни смотрели ролики с Дугиным и вставляли свои пьяные реплики. Дойчлянд умыкнул у них непочатый «Блейзер» и зашаркал в свою комнату.
Солевых буянов видно не было. Однако герой запланировал ввести запрет на любые аналоги МДПВ у себя в квартире, несмотря на чудесное исцеление. Первый и единственный запрет в своём притоне.
Вторая неделя августа
В Санкт-Петербурге выдались неожиданно тёплые деньки. И вроде бы даже в личной жизни героя стало теплеть. Точнее, он изолировал себя от личной жизни, планомерно напиваясь. Алиса в это время тусовалась с соседями, практикуясь в многодневном бодрствовании. В этом ей помогали амфетамин и мефедрон. Все перечисленные обстоятельства способствовали перемирию.
Когда к Дойчу заглянул Миро, пришлось пить ещё больше. Сначала потому, что цыган явился не с пустыми руками, а потом уже особых причин и не требовалось.
Вместе с человеческим обликом, алкоголь обычно забирал и социофобию Дойчлянда. Ребята пошли проведать Алису и остальных друзей.
— Угораздило же меня, Миро, связаться с такой наркоманкой… — произнёс при всех некрасивую фразу Дойч.
— Да… — не успел закончить цыган.
— Что же вы за гондоны оба! — гневно прервала его Алиса. — Вы себя-то видели, свиньи синие?!
— Видишь, Миро, что скорость с людьми делает? На честных, блядь, людей нападает, — с трудом ворочая языком, стал огрызаться Дойчлянд.
— Честные, блядь? Один блядун, другой пидорас. Где тут честь хоть какая-то? — возмутилась девушка.
— Но… — начал Миро.
— Да идите к чёрту, надоели! — Алиса встала с кровати и нетвёрдо пошла к выходу.
— Зачем девушку обидели, черти? — не поднимаясь с пола, стал заступаться Могила.
— Бля, а правда… Зачем обидели, Миро? — расстроено спросил Дойч.
— Э-э-эм, я даже рот не успел открыть… — запечатлел в словах правду цыган.
— Блядь, ну что я за мудак?.. — поинтересовался незнамо у кого герой.
— Мудак или не мудак – это, брат, хуй на трезвую разберёшь. Накатим-ка! — скомандовал Ефрейтор, ставя на паузу очередную лекцию о традиционализме.
И они накатили. Ведь, в сущности, кто такой мудак? Ежели с одного бока смотреть, то на другом боку все мудаки обязательно. И тут если логику включать, то крути хоть так эту мысль, хоть эдак, всех и оправдать можно, и очернить. Но если человек напился, то в дело вступает совесть или ещё какие-то христианские штучки. Не у всех, конечно, а у Дойчлянда. Бесконечная вариативность бытия заменяется в его голове на одну неприятную, но вполне чёткую мысль, лишённую противоречий, – «мудак – я».
Тяжкие думы прервал телефонный звонок. Гудело у Дойча.
— Да… — нерешительно начал он, отвечая незнакомому номеру.