Ибарра хотел удалиться, но девушка его остановила.
— Крисостомо! — сказала она. — Бог послал тебя, чтобы спасти меня от отчаяния… Выслушай меня и будь мне судьей!
Ибарра попытался мягко отвести ее руки.
— Я вовсе не собирался просить у тебя отчета… Я пришел, чтобы успокоить тебя.
— Я не хочу успокоения, которое ты мне даришь! Я сама найду себе успокоение! Ты меня презираешь, и твое презрение будет мучить меня до самой смерти!
Видя, как страдает и терзается бедная девушка, Ибарра спросил, чего она хочет.
— Чтобы ты верил, что я тебя всегда любила!
Крисостомо горько усмехнулся.
— Ах, ты сомневаешься во мне, сомневаешься в подруге детства, хотя я никогда не утаила от тебя ни одной мысли! — с болью воскликнула молодая девушка. — Я понимаю тебя! Но когда ты узнаешь мою историю, печальную историю, которую мне поведали во время болезни, ты сжалишься надо мной и не будешь терзать мне душу своей усмешкой. Почему я не умерла на руках невежественного лекаря? Это было бы счастьем для нас обоих!
Мария-Клара на секунду умолкла, затем продолжала:
— Ты желал бы этого, ты сомневаешься, что моя мать простила бы меня! Но в одну из тяжких ночей, когда я лежала больная, некий человек открыл мне имя моего настоящего отца и запретил думать о тебе… Если только сам отец мой не простит тебе оскорбление, которое ты ему нанес!
Ибарра, ошеломленный, отступил назад, не сводя с нее глаз.
— Да, — продолжала она, — этот человек сказал мне, что не может согласиться на наш союз, так как совесть ему не позволяет, и грозился огласить имя отца, хотя это может повести к большому скандалу… Ведь мой отец…
И она шепнула на ухо юноше имя так тихо, что только он один его расслышал.
— Что мне было делать? Должна ли я была пожертвовать ради любви памятью моей матери, честью моего мнимого отца и добрым именем отца истинного? Могла ли я эхо сделать? Ведь ты сам стал бы презирать меня…
— Но где доказательства? Он дал тебе доказательства? Ты должна была потребовать доказательств! — воскликнул прерывающимся голосом Крисостомо.
Девушка вынула из корсажа два листка бумаги.
— Вот два письма моей матери, два письма, написанные в те горестные дни, когда она носила меня под сердцем! Возьми, прочти их, и увидишь, как она меня проклинала, как желала моей смерти… Напрасно старался мой отец сгубить меня лекарствами! Эти письма он забыл в доме, где жил прежде, а тот человек их нашел, сберег и отдал мне в обмен на твое письмо… Чтобы быть уверенным, как он сказал, что я не выйду за тебя замуж без согласия отца. С тех пор как я ношу их с собой вместо твоего письма, я ощущаю холод на сердце. Я пожертвовала тобой, пожертвовала своей любовью… Кто не сделает этого ради умершей матери и двух живых отцов? Разве думала я, что так злоупотребят твоим письмом!
Ибарра стоял ни жив ни мертв. Мария-Клара заговорила снова:
— Что мне оставалось делать? Могла ли я сказать тебе, кто мой отец, сказать, чтобы ты попросил у него прощения, у того, кто причинил столько страданий твоему отцу? Могла ли я сказать своему отцу, чтобы он тебя простил, сказать ему, что я его дочь, ему, кто так желал моей смерти? Мне оставалось только страдать, хранить свою тайну и умереть, страдая!.. Теперь, друг мой, теперь, когда ты знаешь печальную историю твоей Марии, будешь ли ты снова так презрительно усмехаться, глядя на нее?
— Мария, ты святая!
— Я счастлива, раз ты мне веришь…
— Однако, — прибавил юноша изменившимся голосом, — я слышал, ты выходишь замуж…
— Да, — простонала девушка, — отец требует от меня такой жертвы… Он ведь любил и кормил меня, а это вовсе не было его долгом. Я плачу ему за это благодарностью, новое родство поможет ему жить спокойно, но…
— Но?
— Но я не забуду клятву верности, данную тебе.
— Что ты задумала? — спросил Ибарра, пытливо глядя ей в глаза.
— Будущее покрыто мраком, и судьба неведома! Я не знаю, что мне делать; но помни, любить я могу только раз и без любви не буду принадлежать никому. А ты? Что станется с тобой?
— Я всего лишь беглец… Мой побег скоро обнаружат, Мария…
Мария-Клара обхватила голову юноши обеими руками, поцеловала его несколько раз в губы, обняла и затем резко оттолкнула от себя.
— Беги, беги! — сказала она. — Беги, прощай!
Ибарра глядел на нее горящим взором; но, повинуясь ее знаку, повернулся и пошел прочь, шатаясь, будто пьяный… Перескочив через ограду, он сел в лодку. Мария-Клара, опершись на перила, смотрела, как лодка удаляется.