Продрогшая, в одежде, которую уже можно было выжимать, с влажными волосами и вечно падающими с носа маленькими капельками, девушка с трудом пробиралась вперёд. Старик не отставал и тоже шлёпал по чавкающим болотам, выискивая сухие островки, коих местами попадалось немного. А те, что попадались, были серыми и до однообразия скучными. Только на одном до сих пор цвел осенний пестроцвет, но и тот был безжалостно примят башмаком Арлины, в котором уже изрядно хлюпала всё та же вода.
– Шли бы по западному тракту, были бы сейчас в тепле и сытости, – ворчал старик, вытаскивая правую ногу из одной вязкой жижи, пока левая благополучно оседала в другой.
Опираясь на свою деревянную палку, которая – о, чудо! – в болотной грязи не тонула ни на дюйм, он схватился клешнями за тонкую руку Арлины и подался вперёд на сухое местечко.
– Весь тракт уже давно должен кишеть королевскими гвардейцами. Мартан с ног собьётся, но не прекратит поиски. А в лесу он меня искать не догадается – не поверит, что в дремучий лес могу сунуться. Воды тут... многовато.
– А чего ты хочешь от Озёрного края? Вот придём в Смоляные горы – кругом будут одни камни. Чёрные, холодные, неприветливые.
Арлина поёжилась, а старик продолжал нудеть.
– Будем продолжать по болотам ползти – до скончания века не доберёмся до замка. Надо выходить на тракт и уповать на попутную телегу или повозку. Уж всё равно чего. Хоть в навозе ехать, но быстрее будет, и ноги в кровь не собьём.
– Тоже мне план, – фыркнула Арлина. – Узнают меня на первом же постоялом дворе. И не видать мне эликсира.
– Измажем тебе лицо болотной грязью, волосы обрежем, грудь... – старик закряхтел, разгадывая, есть ли грудь у Арлины, – ...грудь перетянем – от мальчишки не отличить. Скажем, дед с внучком бредут. Побираться тебя научу. Авось, наскребём на ночлег под соломенной крышей да на миску яблок. Особо добрые сердцем и кость цыпленка подкинут. Тратить своё золотишко я пока не намерен.
– Де Вриссы никогда не протягивали руки! – Арлина гордо вскинула голову, но тут же потеряла равновесие и плюхнулась на поросший колючим мхом бугорок, весь в волчьей ягоде.
– Тогда ноги протянем, – хмыкнул старик и тоже присел на мшистую кочку. Нырнув рукой во внутренний карман плаща, достал несколько пережаренных сухарей, смешанных с табаком и крысиным помётом, и смачно ими захрустел. От вида наглого пиршества у Арлины заурчало в животе.
– Ты, конечно, догадалась ломануться среди ночи непонятно куда, но совсем не догадалась стащить из запасников отца свиной окорок или головку сыра, пусть и самого захудалого, – прошамкал старик, заглатывая последний сухарь. – Коль по болоту продолжать брести будем, то до ближайшего трактира доберёмся не скоро, а окочуришься ты раньше, чем солнце сядет за горизонт.
– А я и не хочу есть, – буркнула девушка и демонстративно отвернулась.
Старик удивленно хмыкнул, посмаковал последнюю крошку в редких гнилых зубах и, охая, поднялся на ноги.
– Ты куда? – в панике крикнула Арлина.
– Пойду поковыряю под перегнившей листвой. Глядишь, найду хоть заячьих шариков – я их, бывало, грыз, когда совсем невмоготу было.
У Арлины помутнело перед глазами, и девушку чуть не вырвало.
Старик скрылся в лесной чаще быстро. Вроде только что был здесь, ковырял еловой иголкой в зубах, а потом глядишь – и след простыл. Широкие лапы синей ели сомкнулись, немного покачались и застыли солдатами, как у дверей в королевскую сокровищницу.
Без уродливого старикашки было одиноко, тихо и уныло. Раздражал он Арлину прилично, но что делать, если в ближайшие неделю-две она полностью зависела от него. Её будущее зависело от него. Корона принцессы на её голове, семейное счастье с Мартаном, новый статус отца и безоблачное будущее – всё зависело от вонючего вшивого старика. А если так, то что такое неделя-другая лишений и неудобств по сравнению с тем, что будет потом? Правда то, что неудобства превратятся в голод, сырую одежду, непроходимую дорогу и начинающую отваливаться подошву на правом башмаке, Арлина и думать не могла.
Время шло, она топталась на месте, а старик так и не возвращался. Начал накрапывать противный колкий дождь – Арлина накинула на голову капюшон, но тот не помогал. Дрожа от холода и сырости, девушка долго переминалась с ноги на ногу, затем начала прыгать на месте, а после, хорошенько поразмыслив, нырнула в синие ели. Колючие лапы встретили Арлину таинственным мраком, но дождь, как и свет, через них просачивался с трудом, и Арлина облегчённо выдохнула.
Вокруг было настолько тихо, что, казалось, спустись паук по тоненькой едва заметной паутине, Арлина и то услышит. И запахи! Хрустальной свежести, влажной хвои, сырой земли и сочной, хрустящей на зубах ягоды... Арлина встрепенулась, вновь раздвинула еловые ветки и радостно заулыбалась. Прямо за колючей стеной начинались ягодные просторы.
Алые, бордовые и рубиновые, ягоды дразнили и манили. Спелые, сочные, влажные, дождевыми каплями, словно слезой, покрытые, они рассыпались по мшистому островку, подобно звёздам на небе, завлекая к себе. Арлина потянулась за одной, самой близкой, и сорвала. Кисло-сладкая, та оказалась безумно вкусной – вкуснее любого изысканного блюда, которым балуют только членов королевской семьи. Вторая ягода была чуток слаще. Третья, четвёртая, пятая, а там и целая пригоршня отправилась в рот, аппетитно хрустнула на зубах так сильно, что алый сок выступил на посиневших от голода и холода губах. А стоило завернуть за махровые кусты, как перед Арлиной открылись новые опушки. Ягодные настолько, что ноге негде ступить.
Радостно рванув в малахитово-пунцовые островки, девушка и не заметила, как с каждым новым шагом её нога всё сильнее увязала в болотной жиже, а предвкушающее долгожданную жертву болото чавкало жадно и громко. Шаг, другой, и ворох ягодных ароматов и вкусов заполонил сознание. Ничего не видно вокруг – лишь алые точки, которыми не наешься. Стоит попробовать одну – тянешься за десятью; распробуешь десять – и ста мало.
Тёмная вода покрыла щиколотки и начала подбираться к коленям. И только когда за новой порцией лакомства было ни ступить, ни проползти, Арлина пришла в себя.
Беспомощно хлопая по болотной грязи руками, девушка попыталась ухватиться хоть за что-нибудь, но рядом были только тонкий камыш и осока, что острым лезвием полоснула по ладони, окрашиваясь в такой же алый, как и ягоды, цвет. Трясина была без пяти минут Арлина по пояс. Кричать и звать на помощь! Кого? Кто будет столь же глуп, что окажется в непроходимой лесной чаще в такую погоду? Но кричать надо, и Арлина собралась с последними силами и выплеснула из себя всё, на что была способна. Вышел писк не громче комариного. Арлина закрыла глаза.
– Держись, – услышала она совсем рядом.
Глаза распахнулись сами, а руки поспешили ухватиться за тоненький шанс на выживание, которым оказалась всего лишь простая, вся в зазубринах и колючих неровностях, неказистая деревянная палка. Старик, стоявший на сухом островке, протягивал палку девушке и беззвучно шевелил губами.
– Она не выдержит, – всхипнула Арлина, но за палку держалась.
– Держись, я сказал, не то ко дну пойдешь со всеми моими золотыми.
Откуда в тщедушном старике оказалось столько силы, Арлина не думала. Не думала она и о том, что не хрустнула сухая палка, переломить которую, казалось, было проще простого, а потом и на розжиг костра пустить – гореть должна ярко, ведь вся жизнь из неё уже давно была высосана. Выкарабкавшись из оставшейся без долгожданного обеда трясины, Арлина думала только об одном: что делать дальше.