Мне же не было никакой разницы, где ехать, и я решил проследовать за приезжей семьей. Мы зашли в последний вход первого вагона, распахнули суетливые двери тамбура и вскоре окунулись в синеву сидений. Приезжие торопливо расположились в середине вагона, лицом против движения. Женщина достала из кармана покрытый конденсатом контейнер с парой огурцов, помидоров и сосисок, прилипших к стенкам, и они смогли, наконец, насладиться едой.
Двери закрылись, машинист сипло объявил следующую станцию: «Кусково». Я оценил обстановку в вагоне и подметил еще пассажиров: бабулю, которая спала, уткнувшись в высокий ворот свитера, ближе к началу вагона с собакой на поводке (английским кокер-спаниелем рыжего цвета) и недовольно морщилась, когда псина дергалась и будила её, а также девушку – брюнетку, что расположилась в конце вагона по левую его сторону. Она выглядела очень мило в лице, была недорого одета в кроссовки неизвестного бренда, джинсы, черную кожаную куртку, из-под которой виднелась белая футболка. Девушка читала «Унесенных ветром» в интересной манере: прочитав страницу, она тут же переводила на нее магнитную закладку с предыдущей. Видно, она не была уверена, когда закончит с чтением.
Мне стало интересно, с какой целью она расположилась в конце вагона? Я люблю ездить так, чтобы наблюдать за другими пассажирами. Может, она тоже за кем-то наблюдает? Тогда я возьму её к себе в компанию.
– Доброе утро. Не подскажите, этот поезд останавливается на «Заре»? – завел я разговор, состроив образ достопочтенного юноши.
Девушка не сразу поняла, что я чего-то от нее хочу.
– Ах? – наконец она смущенно оторвалась от книги, поставив палец на месте, где закончила читать.
– До зари доеду? – повторил я вопрос, вытягивая улыбку.
– Да, доедете. Если, конечно, не было изменений в расписании. Но это вряд ли.
– Ясненько, – благодарно ответил я. – И еще, позвольте спросить, куда вы сами путь держите?
– Я? Ах, домой, – девушка усмехнулась, – Фрязево. Знаете?
– Бывал. С самого вокзала едете?
– Да, да, именно так, – она прилежно улыбнулась.
Я ответил тем же, и затем она вернулась к чтению. Я счёл, что усесться рядом с ней будет слишком нагло, и потому расположился на приемлемом для наблюдения расстоянии в том же ряду, также лицом по направлению движения, но по правую сторону вагона, у самого окна. Я вытянулся, уперевшись горбом в спинку кресла, а ногами в склон под сиденьем напротив, и поезд тронулся.
Первое время я смотрел в окно и под «Вокализ» Рахманинова наслаждался образом Москвы, который она исполняла в это прекрасное утро. Крыши гряды гаражей сверкали серебром, подмигивали вдоль съездов с дороги вывески автомастерских, огражденных со стороны железной дороги размалёванными баллончиками бетонными заборами в ромб. Из-за заборов чуть дальше виднелись панельные дома, на боках которых переливались солнечные блики, ровно как на золотых куполах соборов и церквей. По извилистым дорогам разъезжали то желтые, то белые автомобили такси, а когда электричка взмывала на холме, можно было разглядеть каски или оранжевые жилеты рабочих и дворников.
Спустя несколько сочинений Рахманинова, когда мы подъезжали к области, показались очертания Реутова. Из обруча однотипных многоэтажек возносился столб белоснежной дымки из труб котельной. Были обмотаны красно-белой лентой детские площадки, но работали три магазина, при чем два из них – пивные. Можно было предположить, что пивной ларек строится как фундамент района, а затем уже вокруг него разрастаются дома, затем города, затем страны и целые континенты. В центре вселенной есть пивнушка. И если тебя, мой читатель, вдруг спросят – что было раньше, курица или яйцо, то ты теперь знаешь, что ответить – пивнушка.
После Реутова картинка в окне сменилась на череду маленьких станций, заводов и лесополос. Я следовал глазами по волнам электропроводов, что тянулись от столба к столбу, и начал было умирать со скуки, как вдруг заметил мрачного мужчину, что сидел справа и сверлил меня взглядом.
Я зевнул, а он оскалился в ответ так свирепо, что я перепугался. В тот момент мой нетрезвый мозг вообразил, что у него были копыта, рога и клыки, а кожа была черная, как уголь. Я стал называть его демоном.
Заиграла «Адажио до Мажор» Иоганна Баха.
– Красивая, да? – хмыкнул он и сверкнул желанным взглядом.
Я не сразу догадался, что тот сквозь меня пялится на ту брюнетку в левом ряду. Она тоже не могла не заметить такого вожделенного, пристального и нахального взгляда, поэтому искоса посмотрела на демона, а затем спрятала испуганный взгляд обратно в разворот книги.
– Красивая, – согласился я невольно, а следом задумался, какие у демона могли быть планы на пассажирку. Быть может, он явился по её грешную душу и теперь намеревается замучить её до смерти? Вовсе нет. Вид у демона был непонятный, нечеткий, но совершенно обычный. Рога, копыта и все прочее я себе вообразил, только взглянув на его глаза, на черный хрусталик среди белого озера, косую улыбку, у которой изредка подергивались то правый, то левый уголок. У этого демона были совершенно иные планы.