— С улицы схватить первого попавшегося, — в раздумье бормотал Умудренский, — неудобно вроде… А вот, кстати, Сваргунихин! Типичный покупатель-потребитель! Улавливаете мою мысль? Ботинки из магазина номер три, брюки фабрики «Красногорская швея». Рубашку при мне покупал в универмаге.
Усталый Мартын согласился. Кандидатура Сваргунихина прошла без голосования. Третий кадр был увековечен на пленке.
— Благодарю съемочный коллектив, — подражая манере Протарзанова, сказал Мартын. — Съемка окончена. Вольно!
— Позвольте мне, — вдруг поднялся с кресла Юрий. — Скажите, товарищ Калинкин, когда у вас идет совещание, вы эти вечнозеленые растения оставляете здесь?
— Нет, зачем же? Они вовсе не вечные, я их впервые вижу… А откуда они взяты — это уж вам, должно быть, лучше известно.
— Почему лучше? Я… и эти деревья… ничего общего… — растерянно улыбнулся Благуша. — Волшебные лесонасаждения! Разве эта райская обстановка, Тимофей Прохорович, не в вашем вкусе?.. А в чьем же?
Брови Калинкина вопросительно изогнулись.
— Мне говорил Умудренский, что это нужно для ваших съемок, — сказал ошарашенный хозяин кабинета: — неловко, мол, с экрана бедность-скромность демонстрировать: вредное обобщение! Вы, мол, дали команду… — Глава облторга вдруг почувствовал себя очень скверно. Мгновенно поняв, что ослепительный декорум — дело не операторских рук, он долгим, жгучим взглядом посмотрел на подчиненных.
— Кто? — грозно вопросил он.
— Кому? — откликнулся Сваргунихин.
— Мы… вот… того… пораскинули мозгами… — начал Умудренский.
— Пораскинули? — закипая, сказал Тимофей Прохорович. — Мозгами, значит? А ну, покажите, как вы это делаете!
— Мы думали, как лучше… в интересах киноискусства… чтоб наш передовой торг… не стыдно чтоб…
— Минуточку спокойствия, — сказал Юрий. — Кабинету надо придать прежний вид. Начинается эпоха реставрации… Я попрошу вас, товарищ Умудренский, вынести отсюда эти штучки… Мы будем переснимать!
Расстроенный Калинкин отвернулся к окну. В эту минуту даже липы вдоль тротуаров казались ему бутафорией, привезенной сюда с киносъемочной целью.
Умудренский и Сваргунихин тем временем выкатывали бочки с пальмами в коридор. На днищах бочек зеленели буквы «Тянь-Шань»…
— Из-за чего сыр-бор городить? — взволнованным шопотом произнес Мартын. — Ведь в сценарии намалевано черным по белому: «Кадр 69 — хорошо обставленный кабинет начальника облторга». — И Благуша улыбнулся такой обезоруживающе-мягкой улыбкой, что Юрий не выдержал и отвел глаза. Улыбки Мартына на него действовали как-то демобилизующе. От них веяло такой добротой и умиротворением, что хотелось иногда броситься к Благуше на шею и доверчиво излагать ему наиболее интимные факты биографии.
— Благуша мне друг, но истина дороже, — тихо ответил Юрий. То, что он во-время отвернулся, спасло его от дезорганизующей улыбки друга.
— А ты что, не бачил таких пальмовых кабинетов? — продолжал Мартын. — Вспомни директора нашей студии хотя бы.
— Мы, кажется, договорились: ты не мешаешь снимать мне, я — тебе. Ты мною как осветителем был доволен? Ну, так услуга за услугу — встань-ка вон туда, а эту лампу расположи правее кресла…
Реставрация кабинета шла полным ходом. С начальника АХО пот лил как из ведра, а с агента по снабжению сыпался градом.
— Влияние Благуши. Любовь к верхним точкам, — сказал Юрий взбираясь на сейф.
Можаев запечатлел на пленку и смущенную улыбку Мартына, и выкатывание пальмы в коридор, и вынос Умудренским трех подозрительно неразговорчивых телефонных аппаратов.
— Бронзу захватите, — посоветовал Сваргунихину Юрий и слез с несгораемого шкафа. — Чревовещательную рыбку не забудьте вернуть.
Агент молча потащил фаршированную карандашами рыбину к двери. Когда он поравнялся с Умудренским, снимавшим со стены картину в золоченой раме, Юрий, пряча улыбку, негромко вскрикнул:
— Осторожнее!.. Картина… Ай!..
И не успел оператор досказать свою мысль, как Сваргунихин, не выпуская рыбы из рук, сделал гигантский скачок в сторону. Карандаши разлетелись по кабинету.
— Оригинальный глухой, — сказал Юрий. — Отчего он прыгает, как козел? Как это он расслышал мое предупреждение?
— У него инстинкт, — приходя на помощь союзнику и снимая раму, сказал Умудренский. — У них, у глухарей, это развито до чрезвычайности.
— Знавал я одного такого, — сказал Юрий. — Он даже звон в чужом ухе слышал.
— Кого? — жалобно произнес Сваргунихин.
— Зайдите ко мне через час, — сказал Калинкин, воинственно шевеля бровями. — И захватите с собой справку от ушника… Побеседуем по душам.