Альберт, увидев Веру в тот памятный день, быстро прикинул шансы на успех во всех трех вариантах. Киноспособ показался ему в данной ситуации самым пригодным. Он вылез из машины и стал всматриваться в лицо приближающейся девушки. Оно показалось ему почему-то знакомым. Вера была уже в двух шагах, когда Альберт вспомнил фотографию, замеченную им в квартире Калинкиных во время собирания с папой материала для киносценария.
«Так это же Вера! — озарило его. — Ну, данных для знакомства достаточно! Все будет олл райт! Пупсик, можно сказать, уже на крючке!»
И юный Бомаршов уверенно подошел к девушке:
— Если не ошибаюсь, вы Вера Калинкина? Наконец-то я вижу героиню нашего с папой сценария!
И тут чуть не испортил дела какой-то пожилой гражданин. Он остановился возле белого лимузина и покачал головой, устремив осуждающий взгляд на Бомаршова-младшего:
— Сегодня на моих глазах вы пристаете уже к пятой девушке!
Наступила щекотливая пауза, но Альберт, удачно сославшись на галлюцинации и сплетни, отбился от пожилого гражданина.
А через пять минут Вера уже сидела в белом фаэтоне № 777 рядом с водителем — точно так же, как она сидела сейчас. Только тогда машина свернула налево, к парку, а сейчас они поедут направо — в загс…
Светофор менял цвета, как хамелеон. Из красного он стал желтым, потом зеленым.
Мелькнули рестораны «Эльбрус», «Тянь-Шань», «(Енисей», «Струи Арагвы». Швейцары, стоявшие у парадных дверей, почтительно приветствовали Альберта.
Вере льстила популярность ее жениха. Именно здесь, среди этих «Струй Арагвы» и «Енисеев», протекал короткий, но бурный период ухаживания Бомаршова-младшего за представительницей семьи Калинкиных. Вера влюблялась в Альберта под. звуки бывшего джаза, ныне выступающего под псевдонимом «эстрадный оркестр». Выстрелы бутылок шампанского казались ей салютом в честь их любви.
«Все мои сородичи недооценивают Альберта, — думала Вера, покачиваясь на подушках автомобиля. — А он так заботлив, так меня любит… Конечно, неудобно нам будет долго жить на деньги Дормидонта Сигизмундовича, но… я через два года уже кончу институт, может, сама буду зарабатывать… Альберт станет искусствоведом… Он и сейчас пишет что-то исследовательское… У меня по субботам будет собираться в квартире цвет красногорского общества… Правда, Вике не очень нравится мой брак. «Ну что это, сын писателя областного масштаба? По рангу это что-то равно замуправляющему трестом… То ли дело — руководитель республиканского союза писателей! Это уже начальник главка. Или член секретариата из Москвы. Это почти замминистра…» Да ну ее, Вику… Мама в конце концов поймет, что мой муж — идеальный семьянин, вдумчивый, самоотверженный, верный… Он может создать настоящее семейное счастье…»
…С каждой секундой машина приближалась к загсу. Вот еще проплыли рестораны.
«Трактирус» ассоциировался у Альберта с Лерой, Лорой, Лирой и Ларой… И кто бы мог подумать, что юный Бомаршов — свободолюбивый и независимый сын знаменитого драматурга — поедет сочетаться законным браком на двадцать третьем году жизни! И с кем! С девушкой, у которой из мебели, кроме бигуди и губной помады, ничего собственного нет.
Вот что значит натуральная любовь!
В этот момент из-за угла вышла женщина средних лет, с портфелем. Альберт тотчас узнал декана своего факультета.
«Не хватало только, чтоб она напомнила мне о моих академических задолженностях».
Встретившись глазами с деканом, Альберт малодушно свернул в переулок.
«Сколько в наши дни возникает препятствий для любящих сердец, — думал Альберт, держась за баранку: — партком, профком, комитет комсомола, даже деканат!.. И это не говоря уже о фельетонистах-газетчиках! Сколько энергии, ума и таланта приходится приложить, чтобы иметь право сочетаться законным браком с любимой девушкой! Разве мог бы я сейчас ехать с Верой в загс, если бы Лельку не распределили в глухую провинцию? Хорошо у них в горном вузе дело поставлено: если уж отправят, так далеко… Слава богу, на-днях Леля уехала, и руки у меня развязаны… Дернуло же меня в тот вечер, когда душа горела и пылала, дать ей обещание жениться. Да еще при свидетелях. А потом — здрасьте! — мне предстоит стать папой!.. И бывают же такие совпадения: именно в этот момент я понял, что Леля мне никогда не нравилась. Я человек откровенный, я прямо ей об этом сказал. Вот тут я и понял, что такое общественные организации. После первого же собрания, где вентилировался мой вопрос, я испугался. Во-первых, меня могли шугануть из вуза. А во-вторых, об эпизоде с Лелей мог узнать папа… А в таких случаях папа обычно топает ногами и кричит: «Ты опять опозорил славную фамилию Бомаршовых. Мне теперь остается только один выход — взять псевдоним!» А войдя в морально-этический раж, старик может даже снять единственного сына с денежного довольствия.