Долгогривый собственник клетчатых штанов действительно стал пробираться к тупику.
Кругом шумел карнавальный прибой. Грохотали залпы хлопушек. Шипя, как змеи, сгорали карманные фейерверки.
Вздымались тучи конфетти, и молнии серпантина рассекали их.
Среди быстротечной маскарадной толпы выделялся табунок незамаскированных молодых людей. Юноши и девушки стояли смирно, занимая все пространство между электрочасами и оклеенным афишами забором. Это было традиционное место встреч, называемое «тупиком свиданий».
Тупик переживал напряженные часы. Он был наполнен влюбленными до отказа. Когда долгогривый молодой человек втиснулся в ряды ожидающих, то среди них произошло некоторое оживление.
— Салонный лев вышел на охоту! — довольно громко сказал кто-то.
— Грива львиная, а грудь воробьиная…
Владелец белого фаэтона презрительно передернул плечами.
— Это сынок драматурга Бомаршова, — объяснял какой-то старожил тупика свиданий своему компаньону. — Ну, того, о котором в газетах говорят, будто он написал что-то такое не то эпохальное, не то фундаментальное. Живет на папашины деньги. Известный трутень по имени Альбертик.
Окинув говоривших надменным взглядом, Альберт невозмутимо принялся читать афиши.
Афишные щиты несли большую общественную нагрузку: они служили средством связи. Если кто-нибудь не дождался любимой или хотел предупредить ее об отмене встречи, условиться о свидании или просто излить свои чувства, на помощь приходили афиши. Разумеется, надо заранее договориться на каких афишах вы будете писать. Так, например, одни выбирали себе рекламные плакаты филармонии, другие — афиши эстрадного театра. Всегда были целиком исписаны извещения о концертах теноров: есть поверье, что тенора приносят счастье в любви.
Альберт Бомаршов рассеянно просматривал законспектированные переживания влюбленных душ.
На плакате, возвещающем об астрономической лекции «Есть ли жизнь на планетах»:
«БЕЗ ТЕБЯ ДЛЯ МЕНЯ НЕТ ЖИЗНИ НИ НА ОДНОЙ ИЗ ПЛАНЕТ. ВАЛЯ К.».
На афише «Эстрадный концерт с участием чревовещательницы Турнепсовой-Ратмирской» было написано:
«ИМЕЛ ВСЕГО ДЕСЯТЬ СВОБОДНЫХ МИНУТ, ЖДАЛ ЧАС. МОЖЕШЬ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ЗВОНИТЬ: МЕЖДУ НАМИ ВСЕ КОНЧЕНО.
ЗАВТРА В ТРИ БУДУ ОБЕДАТЬ ТАМ ЖЕ. КОЛЯ».
— Раньше условленного времени приехал, — вздохнул Альберт, взглянув на часы, — это не стильно. Стоять здесь и долго ждать — опасно для жизни. Могут произойти нежелательные инциденты. Не люблю незапланированных встреч. Пойду и куплю маску: в маске спокойнее.
Но как раз в эту минуту произошла встреча, которую юный Бомаршов никак не планировал. Сквозь толпу к нему протиснулись двое студентов в полупогончиках горного вуза.
— Гражданин Бомаршов? — спросил широкоплечий, отмахиваясь от худощавого, который возбужденно суфлировал: «Бери его сразу за шиворот…»
— Чем могу служить, синьоры? — Альберт вежливо улыбнулся, а крысиные хвостики его усов испуганно зашевелились.
— Нет, я его сейчас набальзамирую, — тоненьким от волнения голоском прокричал худощавый студент. — Можно? — и он встал в боевую позицию.
— Вася, не забывай, что ты член профкома! — сказал широкоплечий внушительно. — Сначала надо установить истину и поговорить с Дон-Жуаном… Узнаем этот почерк, гражданин Бомаршов? — и он извлек из кармана записку.
Альберт дрогнувшей рукой взял лист бумаги.
«Теперь я знаю цену твоим клятвам! Правы были мои подруги, предложив испытанный водевильный ход: лжеотъезд (направления на работу я еще не получила). В то время как ты думал, что проводил меня всерьез и надолго, я сошла на первой же станции, где живут мои родственники. Здесь я и узнала, что спустя трое суток после моего отъезда ты побывал в загсе с Калинкиной. А ведь всего неделю назад ты убеждал меня, что слухи о тебе и «какой-то Вере» — клевета. Довольно! Я не хочу больше ни слышать, ни видеть тебя. Но имей в виду: о твоих похождениях будут знать все. Тебе не удастся больше никого обмануть: об этом постараются мои друзья».
Альберт покрылся легкой испаринкой.
«Друзья постараются… — убито подумал он. — Будут знать все… лжеотъезд… Хотя Леля и пишет, что больше не хочет видеть меня, на самом деле легко она от меня не отстанет. Нет, свадьбу с Верой из осторожности придется отложить до Лелиного отъезда. Иначе будет шум… и с загсом, значит, надо подождать. А заявление пусть полежит».
Альберт вернул записку одному из своих собеседников и обиженно проговорил: