Но порок в нашей жизни не остается незамеченным. Его рано или поздно разоблачают и уничтожают. И настолько раньше это случалось бы, если б ни один человек не проходил мимо! Если бы каждый был убежден: нет зла маленького и большого, любое зло равно достойно уничтожения, так как из маленького вырастает большое…
…В парке земля была покрыта густым слоем конфетти и серпантина — осадками карнавальной бури. На глазах увядали фонтаны. Карусели описывали последние круги. Ракетный плотик мирно дремал, приткнувшись к корням ивы. Повара в ресторане-поплавке жарили последние, самые вкусные шашлыки — для себя.
Когда Надя и операторы вышли на городскую площадь, то город уже спал. Только где-то вдали слышалась плавная мелодия вальса. Казалось, что Красногорску снится веселый сон.
Фельетон десятый. Покупатель и продавец, будьте взаимно бдительны!
В полутемном вестибюле облисполкома было прохладно. И деятели областного масштаба, владельцы стеклянных табличек на дверях, проходя мимо гардеробщика, завистливо вздыхали: их светлые, солнцеобильные кабинеты в эти жаркие дни превращались из рабочих комнат в филиалы парильного отделения.
Юрий Можаев никогда не имел личного кабинета, выходящего окнами на юг (точно так же, как кабинета, выходящего окнами на остальные стороны света), и поэтому не мог в достаточной мере оценить рабочие условия гардеробщика. Свернув в коридор, Можаев зашагал к лифту. Из висящего в вестибюле указателя он выяснил, что Облпромкожсоюз базируется на третьем этаже.
Возле лифта, на деревянном диванчике, дремал старичок.
Заслышав шаги, он приоткрыл один глаз.
— Здравствуйте, папаша, — сказал Юрий, — а лифт, как я вижу, приказал долго стоять?
— Да! — оживился старичок и легко соскочил с диванчика. — Стоит как вкопанный! Механизм с характером! А тебе, сынок многоуважаемый, куда надо-то?
— Облпромкожсоюз, — как заклинание, проговорил Юрий.
— И такой у нас есть, — весело сказал лифтер, видимо соскучившийся по разговору. — Это тебе, значит, надо сначала в Областной совет промысловой кооперации попасть. А уж там и до Кожсоюза ногой подать. Отсюда, от меня то-есть, тебе надо итти по коридору до развилки. Прямо пойдешь — в Облторф попадешь. Налево пойдешь — в Котлонадзор придешь, а направо пойдешь — до лестницы дойдешь… А как до нее доберешься, так и вверх полезай, на третий этаж. А там опять три коридора. Налево пойдешь…
— Спасибо, папаша, — улыбнулся Юрий, — все ясно, местную географию я уже усвоил.
— Эх, молодость! — забираясь на диванчик, мечтательно сказал лифтер. — Им лишний коридор пройти ничего не стоит. Ведь наверняка не туда попадет.
…На двери, перед которой стоял Юрий, были привинчены две стеклянные пластины:
ОБЛПРОМДРЕВСОЮЗ
Председатель президиума
ОБЛПРОМКОЖСОЮЗ
Председатель президиума
Можаев вошел в приемную. Вдоль стен небольшого зала стояли самые разнокалиберные скамейки. Здесь были и тяжелые, монументальные (на таких парятся в банях), и легкие, портативные (для интимных бесед в саду), и низенькие спортивные скамейки-таксы, и скамейки-сороконожки непонятного назначения. И на каждой — трафаретик: «Руками не трогать, не садиться и не ложиться — экспонат». Видимо, облкооперация готовилась к выставке.
Неэкспонатных сидений в приемной не было, и человек двадцать посетителей слонялись по комнате, как неприкаянные грешники.
По обе стороны дверей, как мраморные львы у старых усадеб, сидели секретарши. Миновать их было невозможно. На кожсоюзном фронте располагалась блондинка со строгим лицом. С древосоюзной стороны держала оборону девушка с шевелюрой чернобурки и великолепными белоснежными зубами. Она знала, что у нее красивые зубы, и была их рабой — ей приходилось все время улыбаться.
Девушка поймала взгляд Юрия, улыбнулась как можно шире и, скокетничав, спрятала лицо в большой букет анютиных глазок.