Шумовые эффекты обычно начинались в половине пятого, едва жильцы комнаты № 15 возвращались с работы. Но сегодня, несмотря на то, что часы показывали уже без четверти пять, было тихо. Это показалось подозрительным дежурному вахтеру, и он, соблюдая все правила маскировки, пробрался в коридор первого этажа.
Но тут его от удивления чуть не хватил кондрашка: чечеточник, певец и хлопальщик робко толпились у своей комнаты.
— Удивление, переходящее в изумление, — прошептал вахтер, любивший интеллектуальные фразы. Он было собрался подойти поближе, как заметил входящего в коридор редактора многотиражки Кожкомбината Арзамасцеву. Шумовики смутились еще больше.
— Ксения Николаевна, — жалобно сказал чечеточник, — пока мы были на работе, к нам вселили других жильцов…
— Счеты с нами сводят, — уточнил певец.
— Ночевать-то где? — робко сказал третий.
Ксения Николаевна недоумевающе посмотрела на испуганных друзей, а затем решительно отворила дверь. Следом за ней и шумовики вошли в комнату.
Постели, обычно представлявшие собой винегрет из простынь, матрацев, одеял и подушек, сегодня выглядели так, что могли вызвать зависть даже у женского общежития.
Пол, по которому еще утром плакали все щетки и тряпки поселка, оказался вдруг паркетом и блестел, как хоккейная площадка.
И, самое странное, по комнате были развешаны плакаты:
«Наплевать на чистый пол: дави на нем окурки».
«Шуми как можно громче — этим ты помогаешь соседям отдохнуть после работы».
«Какое расстояние до милой, если к ней едут по пять часов в сутки второй год и никак не приедут?»
— Дотанцевались, — сказал чечеточник.
— Допелись, — произнес тенор.
— Дохлопались, — вздохнул третий шумовик.
Ксения Николаевна тем временем прочитала записку, лежавшую на столе, и, сдерживая улыбку, протянула ее ребятам.
«Уборка произведена бригадой ННН. Количество затраченного труда можно определить, заглянув под стол: там нами оставлен один квадратный метр пола в первобытном состоянии. Извините, что вмешались в вашу личную жизнь».
Прочитав записку, шумовики, не сговариваясь, полезли под стол. Там было мрачно. Валялось полтора рваных ботинка, десяток впрессованных в паркет окурков и листовка Дома санитарного просвещения.
Чечеточник и тенор, перемигнувшись, попытались незаметно от Ксении Николаевны спрятать окурки в карман. Третий шумовик уверенно произнес:
— А ботинок этот подкидыш. У нас такого не было.
Ксения Николаевна посмотрела на торчавшую из-под стола ногу чечеточника. Правый ботинок танцора уже начинал терять подметку и становился очень похожим на найденный башмак.
— Посмотри, — сказала Арзамасцева, — чей ботинок?
— Да, — согласился третий шумовик, — его… Что поделаешь, товарищ рвет подметки на ходу… Хоть бы мелкий ремонт ему делали за счет ансамбля…
— Подумаем, — согласилась Ксения Николаевна и наклонилась под стол: —А окурки, между прочим, дорогие товарищи, надо класть в пепельницу, а не в карман.
— Все будет в ажуре, — скучным голосом сказал тенор, — мы сейчас доуберем… Без этой энской бригады. Три Н — подумаешь тоже, псевдоним.
— Хороший псевдоним, — сказала Арзамасцева, — и расшифровывается, наверное, просто: Нерях Надо Наказывать!
…А в это время все три Н — Николай Калинкин и его друзья Никита Малинкин и Никифор Ягодкин — сидели в палисаднике, под окном комнаты № 15. Они явились сюда, как только увидели, что шумовики возвращаются с работы. Шутка явно удалась, и, казалось бы, настроение у трех Н должна было быть, по меньшей мере, веселым. Но лица у всех были грустными: Калинкин, работавший в другом цехе, только сейчас сознался, что у него сегодня во время обеденного перерыва произошло чрезвычайное происшествие, чреватое крупной неприятностью.
На первый взгляд вовсе ничего худого не было в том, что из кожи, рассчитанной на пять голенищ, раскройщик сделает шесть. Ничего. Иному, быть может, за это и премию бы выдали. Николай сделал шесть вместо пяти, и ему дали выговор.
Словом, возник конфликт, за последнее время не раз встречающийся не только в жизни, но и в литературе.
— Если каждый будет нарушать технологию, — кричал начальник цеха Иван Встанько, — то…
— Но я же нарушаю в обеденное время, — волнуясь, сказал Николай. — Человек хочет старые нормы поломать, а вы…