— Ну дело хозяйское, — пожал плечами кондуктор.
Но тут сверху перегнулся фиксатый, широким жестом сунул бумажку:
— Держи сотку, фуражка. Сдачи не надо. Плачу за всю приятную компанию. Знайте Яшу Черного.
Когда купе озарилось красноватым, покачивающимся светом, путешественники смогли разглядеть друг друга лучше. Начались и дорожные разговоры — специфические, революционного времени, когда люди поначалу осторожничают и своего имени не называют. (Фиксатый не считался — сомнительно было, что он Яша и тем более Черный.)
Разговорчивей всех был батюшка. Рассказал, что приходствует в Сызранском уезде, ездил к преосвященному в Самару, потому что отца благочинного нет и жалованья давно не платят, но проездил, воля Божья, впустую, только зря потратился, потому что на епархиальном подворье теперь комитет бедноты, однако ничего, проживем и без жалованья, Господь не оставит, а и отец ректор в семинарии говаривал: «Хороший поп никогда не пропадет».
Девка жила в городе прислугой у «аблаката по законам», но тот сам «затощал», потому что кому они теперь нужны, законы, других бар тоже не стало и служить негде, а дома отец-матерь и женихи с фронта вернулись.
Бабища промышляла по обменным делам. Возила из Самары по селам нужный товар, возвращалась с продуктами.
— А где товар-то? — спросил ее сомнительный Яша. — Вроде пустая едешь.
Тетка заколебалась — говорить, нет, но ей очень хотелось похвастаться. Полезла куда-то под юбку, звякнула об стол невеликим мешочком.
— Вот. Фунт иголок. В деревне бабам шить нечем. За одну иголочку по мешку муки дают.
Богатство по революционным временам было нешуточное. Все почтительно помолчали. Но Яша усомнился:
— Дать-то они дадут, а как ты столько в город провезешь? Это ж не одна подвода нужна. Лошади, телеги. И отберут муку на заставе. А могут шлепнуть как спекулянтку. За морем телушка полушка, да рупь перевоз.
Баба хитро подмигнула:
— У меня кум в желдоротделе служит. Сговорились. Я ему половину муки, а он доставит, в лучшем виде.
Тут ее зауважали еще больше.
Потом всех насмешил гимназист.
— А я тоже в деревню еду, продукты менять. У меня здесь, — похлопал себя но груди, — альбом с марками. Всю жизнь собирал, со второго класса. Колониальные. Летом предлагали шведский велосипед и духовое ружье. Отказался, и правильно сделал. Дешево не отдам.
Похохотали над ним от души — попик прикрывая рот ладонью, женщины со взвизгом, Яша во всю глотку.
Особенно когда юнец захлопал глазами и пролепетал: «Я же не знаю, что везти. Я в первый раз еду».
В веселье не участвовали только матрос, который сразу после отправки натянул на голову бушлат и захрапел, да китаец — этот бесконечно пристраивал свой тюк и наверно все-таки не очень понимал по-русски.
— А вы, товарищ, по какой надобности путешествуете? — задрав голову, спросила баба у Черного и толкнула соседку в бок, благо сверху было не видно.
— Я по жизненной стихии путешественник, — ответил обитатель возвышенного места. — Наблюдаю жизнь.
— Знаем мы таких наблюдателей, ты за вещичками приглядывай, — шепнула девке спекулянтка и убрала драгоценный мешочек обратно под юбку.
Дошла очередь и до азиата, на которого с самого начала поглядывали с любопытством, но после оказии с милиционером немножко опасались.
— Вы, гражданин китаец, верно, мануфактуру на обмен везете? — спросила неугомонная тетка. — Если ситец — на него всегда спрос. А если ваш китайский шелк, это места надо знать. Могу подсказать.
— Нет, — коротко ответил тот, зачем-то разматывая верхнюю часть свертка.
— Что, извиняюсь, «нет»? — снова впиявилась баба, не дождавшись продолжения.
— Я не китаец. Я японец. И это не мануфактура.
Он откинул край овчины, раздвинул байковую ткань, и в прорехе открылось белое лицо с белыми волосами и аккуратными черными усиками. Оно было неподвижно, веки скорбно сомкнуты.
— Покойник! — пискнула девка, от испуга сжавшись на сиденье. Поп перекрестился, Яша Черный сказал жеребячье слово, а баба так заорала, что проснулся и вскинулся матрос, но ничего не понял — ему с полки было не видно.
— Эго не покойник, эго мой господин. Он спит, — строго сказал японец, протирая лоб своего странного спутника платочком.
Гимназист восхищенно присвистнул:
— Ничего себе. Прямо лорд Рутвен!
Кто такой лорд Рутвен, Маса знал. Кюкэцуки из старого английского романа. Кюкэцуки — это существо из потустороннего мира. Днем спит, ночью сосет человеческую кровь.