Норе хотелось обнять его, почувствовать здоровый жар сильного молодого тела, насладиться игрой мускулов под тонкой тканью рубашки, вдохнуть особенный, неповторимый запах кожи и волос.
Ладно, ладно. Это никуда не уйдет. Пока мы еще вместе…
Как всегда, на долю секунды она утратила ощущение почвы под ногами, натолкнувшись на это «пока».
«Ему двадцать семь, а мне тридцать семь, Лера. Я еще не выжила из ума», — так сказала она сестре полтора месяца назад. А потом выжила из ума.
Наконец Леонид ответил с кислой миной:
— Семейные распри, док. Семейные распри.
— Это я понимаю, — терпеливо сказал Аркадий. — Но чего конкретно добивается твой отец? Чтобы ты вернулся назад? Зачем? Я слабо верю в то, что он до сих пор мечтает о романтической ночи с Германом. Полагаю, он хочет добраться именно до тебя.
— Какая разница зачем? — пожал плечами Леонид.
— От того, насколько важна ему цель, зависит степень упорства, которое он будет проявлять для ее достижения, а также разборчивость или неразборчивость в средствах. Меня это напрямую касается, Леня. И не только меня.
Нора поймала на себе его взгляд и невольно поежилась. Он был прав, черт возьми. Все они — и Герман, и Аркадий, и Лера, и она сама, — являлись потенциальными мишенями для людей, идущих по следу Кольцова-младшего. И если Лера и Нора могли на протяжении достаточно длительного времени не покидать территорию, то для Германа и Аркадия это было нереально. Герман работал в составе команды реставраторов Соловецкого музея-заповедника, а доктор Шадрин, как владелец и управляющий фермы, чаще разъезжал по делам, чем сидел в конторе, расположенной здесь же, в Белом доме, по соседству с гостиной.
— Она ему важна, — вздохнул Леонид.
Аркадий коротко кивнул.
— Что ж… значит, работаем с тем, что имеем. — Вновь повернулся к Норе. — Как вам на новом месте? Удобно?
— Да, вполне, — ответила она, надевая на лицо одну из самых своих сердечных улыбок. — Спасибо, Аркадий.
Час спустя, сидя рядом на невысоком крылечке флигеля, примыкающего к основному зданию, они обсуждают «удобства» этого нового места.
Герман курит и ворчит:
— Жить в больничной палате — как это символично! Но даже с этим можно было бы смириться, если бы в наличии имелась хоть одна приличная двуспальная кровать. А скакать из палаты в палату всякий раз, как захочется любви и ласки…
— Можно притащить в мою или твою комнату вторую кровать и сдвинуть их вместе, — подумав, предлагает Нора.
Слово «палата» ей не нравится.
— В таком случае ровно посередине окажется неудобный стык.
— Стык накрыть матрасами, предварительно сшив их суровой ниткой через край. Чтобы не расползались.
Герман трясется от беззвучного смеха. Он довольно много выпил и, кажется, наконец расслабился. При тусклом свете фонаря, укрепленного над входной дверью, Нора любуется его профилем — прямым ровным носом, чистой линией лба, — и сожалеет лишь о том, что подобные счастливые минуты пролетают слишком быстро.
После ужина, пока мужчины курили на террасе, а женщины убирали со стола и мыли посуду, Лера успела задать ей тысячу вопросов: «Ну и как он в быту?.. Аккуратный?.. Чистоплотный?.. Носки сам стирает?.. А бритвенный станок промывает после бритья?.. Мне кажется, он такой взбалмошный, такой непредсказуемый. Тебе это как? Нормально?.. А он сова или жаворонок? Кто из вас просыпается первым, ты или он?..» И так далее и тому подобное. Лера дружила с Германом уже давно, но получилось так, что за последние две недели старшая сестра узнала о нем гораздо больше, чем младшая за три года. Нора отвечала охотно, ей нравилось говорить о Германе, тем более с человеком, который относился к нему с нежностью и симпатией, несмотря на его мерзкий характер. Носки-то он стирал, и станок промывал, но если что-то делать не хотел, заставить или уговорить его было невозможно, а если, наоборот, хотел, невозможно было ему воспрепятствовать, он превращался в летящую стрелу. В этом смысле Леониду крупно повезло. Он имел все основания доверять Герману безоглядно.
— Вы впервые увидели друг друга на этой вечеринке, — задумчиво повторяет она слова Аркадия. — И Ленька убил человека, который подверг тебя насилию, а ты помог ему бежать из-под домашнего ареста и избавиться от наркозависимости.
— Ну да, — улыбается Герман. — И что?
— Как вам удалось поверить друг другу? Вот так, сразу.