— Успокойся, милая, все будет хорошо.
Девушка подняла на нее заплаканное лицо, маленькие слезинки стекали по щекам, поблескивая на нежной, бархатистой коже, глаза покраснели, а на шее от напряжения проступили голубенькие жилки.
— Что хорошо, мама, что? — прокричала она в полном отчаянии. — Ты хоть понимаешь, что брат и сестра — это конец моей не начавшейся семейной жизни, ведь люблю его, люблю, и не как родственника! — И она забарабанила кулачками по полу.
Подошла очередь и Наталье Михайловне удивить присутствующих.
— Я долго скрывала от всех правду о твоем рождении, дочка, — заговорила она осевшим голосом, — но наступило время раскрыть ее. — Женщина встретилась взглядом с Ниной и призналась: — Твой отец не Виктор Тимофеевич, а мой однокурсник по институту, но даже он об этом не знает.
— Это правда, мамочка?
Девушка оживала на глазах. Потерять отца, которого, в общем-то, и не было, — невелика беда, а вот сохранить человека, которого она по-настоящему любит, — это как раз то, ради чего стоит жить.
— Правда, — подтвердила Наталья Михайловна, сбросив с плеч груз, давивший на нее многие годы.
По случаю благоприятного исхода закатили настоящий пир. Женщины постарались, чтобы гости унесли с собой приятное впечатление о деревенском застолье. А Прокейн проснулся лишь во второй половине следующего дня, и он признался Груздеву, что его не первый раз спаивают в России, и когда-то в этом принимал непосредственное участие его приемный отец — Николай Сергеевич.
— Спаивать американских адвокатов — это у них наследственное, — сострила Нина, к которой вернулось великолепное настроение. Василия она не отпускала от себя ни на шаг.
Несмотря на то, что ужасно болела голова да и сердечко сбивалось с ритма, похмеляться Фред категорически отказался. Он договорился с наследником о встрече в Оренбурге, чтобы оформить официальные бумаги в городе, и молчаливый шофер увез его из гостеприимного дома.
А к вечеру явился очередной гость — Виктор Тимофеевич Колесников.
— Сынок! — воскликнул он с порога и протянул руки, шагнув навстречу парню, но тот ловко увернулся и процедил сквозь зубы:
— Привет, папаша, сколько лет, сколько зим не виделись.
— Да ты что? — упрекнул его Виктор Тимофеевич, — я же ничего не знал, такая радость!
— Я тоже до вчерашнего дня не знал, что ты с рождения от меня отказался, вот и выходит, что я похоронил своего настоящего отца, который выкормил и воспитал меня. Плохо или хорошо, но воспитал, а не оставил грудным на произвол судьбы.
Плечи у гостя ссутулились, голова как-то вдавилась в плечи, нахмурились брови. Выглядел он жалким и пришибленным.
— Прости, я поступил подло.
— Подло, говоришь? — Груздев произнес эти слова с усмешкой. — А теперь осознал и каешься?
— Ошибка молодости, с кем не бывает? — оправдывался Колесников в надежде, что собеседник сменит гнев на милость. Свою гордость он захоронил уже давно и глубоко.
Женщины в беседу не вмешивались, а Василий прощать не намеревался. Ненависти и обиды он к Виктору Тимофеевичу не питал, но презрение и чувство брезгливости переполняли его через край.
— Значит, ошибка молодости? — вошел в раж парень. — Нет, дорогой, угрызений совести ты не испытываешь, у тебя ее просто нет, обделен природой. А прибежал потому, что узнал про мое наследство. Если б в тебе была заложена хоть капля порядочности, то в первую очередь поинтересовался бы, как дела у жены, дочери, но ты даже и не поздоровался с ними. Сегодня тебе я нужен, но от меня ты алиментов не дождешься, пусть о тебе заботится молодая любовница.
Груздев внезапно успокоился и закурил. Теперь его голос зазвучал с открытым сарказмом:
— Я, папаша, прощаю тебе ошибку молодости, но и ты, будь добр, прости мне мою, ведь я тоже еще молод.
— Не понял? — уставился на него Колесников.
— Сейчас поймешь, — пообещал парень, выпуская дым ему в лицо. — Как ты меня грудным бросил, так и я сейчас тебя выставлю, и встретимся через двадцать три года уже без взаимных обид.
— Что ты собрался делать?
Но Василий больше на ветер слов не бросал. Он схватил отца за шиворот, развернул лицом к входной двери и вытолкнул ногой на улицу.
— Все равно тебе нельзя жениться на Нинке, потому как она твоя родная сестра! — со злостью прокричал Виктор Тимофеевич, поднимаясь и отряхиваясь от мокрого снега. Это оставалось единственным, чем он мог уколоть сына, но и здесь он потерпел неудачу. К нему вышла Наталья Михайловна и нанесла еще один удар.