Голос людей, что «живут, едва дыша», был более властным, чем шепот сосен и журчание речных струй. Иван Карпович много мог рассказать людям, и прежде всего не о красоте мира, а об уродствах социального строя.
Он и принял это как свой прямой, естественный долг.
«...Всякий революционный протест, — пишет он, — встречал во мне сторонника. Я участвовал в демонстративных собраниях рефератами, лекциями и иными выступлениями. Одна из моих речей сделала меня даже популярным, к чему я никогда не стремился.
Действительно, речь была сказана с большим подъемом, чего и надо было взбудораженной публике, битком набившей залу «Гранд-отеля» под благовидным предлогом татьянина дня. Вступление сделал земец и бывший педагог В. Кильчевский на тему о студенческом движении; затем выдвинул меня. Революционная заряженность многочисленных слушателей, испытавших потребность действовать, действовала и на меня возбуждающе, и я на них обрушил их же собственное возбуждение, изобразив угнетенное положение русского народа...
Эффект получился какой надо. Шингарев А. И., непременный оратор в те времена, отказался от выступления: слишком накалена была атмосфера для либеральных излияний; другой златоуст Г. Корякин попробовал было выступить с литературно-разукрашенной речью, но... она растаяла бесследно.
Кончилось дело разгоном. В залу ворвалась полиция. Запротестовавшую публику стал уговаривать Шингарев. Большевик Исполатов крикнул:
— Разойдемся! Пока мы свое дело сделали. Все, что нужно, было сказано...
Избиения все-таки были. Я очутился в тесной группе, с которой и прошел нетронутым. Затем уехал в Новороссийск.
По возвращении узнал, что кое-кто из участников привлекался к допросу...»
Как раз по поводу этого «банкета» теперь, почти семьдесят лет спустя, работники Воронежского государственного архива обнаружили весьма любопытные материалы.
15 января 1904 года. (Тут несомненная описка, так как все дальнейшие документы датированы 1905 годом.) Жандармский подполковник секретно доносит в департамент полиции:
«Пристав Московской части Воронежа при отношении от 13 января за № 582 препроводил мой полицейский протокол, из коего усматривается, что 11 января с. г. по распоряжению воронежского полицмейстера... было объявлено с подпиской содержателю гостиницы «Гранд-отель» Петру Андреевичу Шухмину, что... не разрешается устройство обеда 12 января, так как полицией были получены сведения... что обед этот будет устроен с политической целью...»
Далее рассказывается, как 12 января около десяти часов вечера Шухмин заявил приставу, что в гостиницу прибыло много народа. Несмотря на его протесты, прибывшие потребовали открыть двери и впустить их. Всех собралось около двухсот человек. Приведен длинный список, возглавляют его особы, занимавшие видное общественное положение: воронежский уездный предводитель дворянства Алисов, председатель Валуйской уездной земской управы барон Будберг Романий Юльев фон Берннгаузен, председатель Воронежской управы Константин Константинович Шуриков с женою. За ними следуют члены и служащие губернской земской управы, среди них Кильчевский и Воронов, состоящие под особым надзором полиции, в том числе Карташов (видимо, Николай Николаевич Кардашев) и другие.
«На сборище этом, — сообщал автор документа, — были произнесены речи следующими лицами: Кильчевский... говорил о жизни студентов и университетских порядках в прошлом и в настоящее время (в Московском университете. — О. К.); Воронов говорил о низшем образовании, слабых познаниях, приобретаемых в церковноприходских школах, о недостатке средств, ассигнуемых на народное образование... причем упомянул, что учащиеся находятся во вред образованию под большим контролем администрации».
Особое внимание стража законности привлекло выступление адвоката Корякина. Сообщается, что он «читал пункты», выражающие требования, поданные ранее через министра внутренних дел. Закончил же свою речь высказыванием, что пользу для России могло бы принести земское собрание, но оно находится под контролем какого-то паршивого губернатора. И что «пора нам скопнуть это гнилое правительство...».
Обо всем услышанном пристав немедленно по телефону поставил в известность полицмейстера, тот прибыл в гостиницу и предложил находившимся там людям разойтись. А когда требование не было выполнено, была введена в зал полиция, после чего «присутствующие лица стали постепенно расходиться без шума и всяких волнений».