«Встает в памяти образ рубаки-полицмейстера в небольшом южном городке.
В одно прекрасное утро жители... с удивлением читали на углах улиц следующее объявление: «Воспрещается езда по городу на автомобилях, пока лошади не привыкнут к виду самодвижущихся экипажей».
«Неужели господин гласный, — спрашивал автор фельетона, — не мог подняться выше участковой логики?
Неужели так трудно понять, что без университетов, школ и библиотек так же невозможно поднять уровень нашей культуры, как невозможно приучить лошадей к виду самодвижущихся экипажей, ежели езда на автомобилях воспрещается?»
Ответа на вопрос не последовало.
Но всего через год после установления Советской власти воронежские партийные и советские организации обратились в Наркомпрос с настойчивым ходатайством, чтобы именно в Воронеже получил постоянное местожительство Юрьевский университет, «беженец» из Эстонии, оккупированной немцами и контрреволюционными силами.
Протокол Совнаркома от 11 июня 1918 года о создании университета в Воронеже подписан Владимиром Ильичем Лениным.
Деятельное участие в переводе в наш город Юрьевского университета и преобразовании его в советский вуз приняли Надежда Константиновна Крупская и Анатолий Васильевич Луначарский.
Воронеж стал университетским городом. Сюда прибыли крупные ученые: медики, биологи, историки, математики, химики.
Были привлечены к работе в университете и местные силы. Первый курс экономической географии прочитал статистик Воронов. В дальнейшем Иван Карпович читал здесь лекции по истории педагогики и по английской литературе. В некоторых документах его именуют профессором. Было ли это звание присвоено Воронову официально или просто закреплено «де‑факто» — не знаю. Сам он в биографической справке, хранящейся в областном архиве, пишет кратко: «преподавал в вузах».
Но и не только в вузах!
В мемуарах нашего земляка, работника искусств Г. С. Малюченко, опубликованных в сборнике «У истоков» (Москва, изд. ВТО, 1960), неоднократно упоминается имя Воронова. Автор рассказывает, как 20 февраля 1918 года в Воронеже в торжественной обстановке открылась Народная театральная студия. С докладом выступили: режиссер Б. Тодорский и «бывший земец» И. Воронов, первый — «О моральном облике советского актера», второй — «О роли мечты в театре».
Одновременно Воронов работал над книгой «Бунаков и его просветительская театральная деятельность». С Н. Ф. Бунаковым Иван Карпович был лично хорошо знаком.
Отмечает автор также, что на режиссерско-инструкторском отделении Тодорский и Воронов вели почти все курсы. Иван Карпович прочитал цикл лекций по истории европейского театра. Особо — о театре Шекспира. Главы большой статьи о Шекспире печатались в 1922 году в журнале «Искусство и театр».
...Георгий Степанович Малюченко. В двадцатые годы его еще мало кто звал по отчеству, разве только в служебной обстановке. Для многочисленных товарищей и сподвижников своих — актеров, художников, литераторов — он был Жорж, человек неукротимой энергии, фантаст и чудодей.
Худой, долговязый, весь словно на шарнирах, в нелепом рыжем парике (стригущий лишай еще в школьные годы оставил его голову начисто безволосой), он мог легко стать мишенью не только для добрых усмешек, но и для едких издевок, если бы не угадал своего призвания.
Забавные и огорчительные недостатки своей внешности Жорж Малюченко превратил в свои достоинства. Он избрал для себя роль эксцентрика и завоевал широкую популярность среди интеллигенции города.
Доводилось ему бывать и конферансье, и куплетистом, и исполнителем шаржированных зарубежных танцев, и чуть ли не клоуном-коверным. И всякий раз он пожинал бурные овации.
Но главное было не в этом. Главное — Жорж Малюченко с фонтанирующей активностью стремился искоренить старое, буржуазное, искусство и насадить искусство новое, пролетарское.
Это он, облеченный должными полномочиями, закрыл в Воронеже так называемый «Интимный театр». И это он, Жорж Малюченко, стал организатором Народной театральной студии.
Сейчас Георгию Степановичу Малюченко, вероятно, под восемьдесят. Недавно я разыскала его в Москве, и мы долго беседовали.
Старые воронежцы, мы с Георгием Степановичем вспоминаем родных, друзей и знакомых, уже много лет назад ушедших, и тех, кто покинул нас совсем недавно, и ныне здравствующих, вспоминаем как первую любовь советскую молодость нашего родного города — двадцатые годы.
Я спрашиваю Малюченко о дяде Ване.