После Октября те пропагандисты свободного воспитания, что приняли пролетарскую революцию, в их числе и работавший в Воронеже К. Н. Вентцель, стали активными реформаторами школы.
Но они не поняли, что Советская власть уже освободила школу, раскрепостила ее, что теперь надо опереться на весь накопленный лучшими педагогическими силами опыт, взять все положительное, что уже достигнуто, создано их умом, трудом и талантом.
Деятелями свободного воспитания владела другая идея, они были охвачены азартом разрушительства. Им надо было ломать, крушить, вырывать с корнем, свергать старые авторитеты. В педагогике происходило нечто подобное тому, что было и в литературе, живописи, архитектуре, — «расстреливай Растрелли!».
«Педагоги-новаторы» предлагали отменить обязательные посещения учащимися школьных занятий, отменить экзамены, домашние задания, наказания и поощрения; предоставить детям возможность самим выбирать тему для изучения и методы работы. Считали, что школьники должны иметь право требовать увольнения учителей, которые их не удовлетворяют, и выдвигать желательные кандидатуры.
Хорошо помню, у нас, в бывшей Мариинской женской гимназии, в 1917/18 учебном году была попытка на практике осуществить указанный выше самый радикальный пункт. Группа учащихся сделала отвод преподавательнице А. Г. В классах проходили бурные собрания, а вернее, выражаясь языком того времени, шла великая буза.
Преподавательница был трудная, требовательная. Но предмет свой она любила и знания давала прочные. А помимо того — тут я открою тайну, носителем которой осталась, кажется, я одна, — была А. Г. подругой моей тети Насти. Со своей бедой она пришла в дом бабушки, Дарьи Петровны Вороновой.
Тетя Настя написала «петицию», подробно проследила трудовой путь А. Г., убедительно показала плоды ее многолетней работы. Читать этот адвокатский документ тетя Настя поручила мне и от моего имени.
Я страшно трусила, но дала согласие. Читала на общешкольном собрании срывающимся голосом и в конце так растрогала сама себя, что чуть не расплакалась.
(Это было мое первое публичное выступление, первый шаг на общественном поприще. И единственный в жизни случай, когда чужое литературное произведение выдала за свое!)
«Петиция» решила исход дела. Была принята резолюция преподавательницу «не переизбирать». Я потом еще год училась у нее, сидела на этих уроках, не поднимая глаз, то краснея, то бледнея, боялась, что А. Г. стесняется меня. Вероятно, ей и впрямь было неловко, но она не выдала себя ничем. А девчонки бдительно следили, не завысит ли она мне когда-нибудь оценку. Нет, ни разу не завысила.
Правда, в силу таких исключительных обстоятельств я даже невзлюбила ее предмет — приходилось всегда быть начеку, не давать себе никакой поблажки.
Осенью 1918 года был издан декрет ВЦИК «Положение о единой трудовой школе» и одновременно опубликована Декларация о школе. Эти огромной важности документы начертали программу преобразования всего школьного дела.
«Положение» и декларация несли на себе явную печать теории «свободного воспитания». Были взяты рациональные зерна этой теории: взгляд на труд как на могучее средство нравственного становления личности — трудовая школа.
Но были приняты и ошибочные рекомендации: учить и учиться не столько в классе, сколько гуляя, коллекционируя, рисуя, фотографируя, лепя, склеивая из картона, наблюдая растения и животных и ухаживая за ними.
Учителю отводилась роль старшего брата разновозрастной семьи. Практически это часто вело к панибратству, к умалению авторитета педагога.
Прошел добрый десяток лет, пока многое было пересмотрено, исправлено и учебный процессе в школе стал настоящим учебным процессом, а не импровизацией, у одних подлинно вдохновенной, у других безнадежно бездарной.
Иван Карпович не был теоретиком педагогики, но пристально ею интересовался. Свои симпатии он делил между воззрениями Константина Николаевича Вентцеля и Марии Монтессори. Впрочем, у обоих деятелей он принимал далеко не все.
Утопическне мечты Вентцеля и его левацкое прожектерство Воронов, не жалея красок, вышучивал в личном общении с другом и остро критиковал на учительских совещаниях.
С первой в Италии женщиной доктором медицинских наук, профессором антропологии и гигиены и одновременно создателем нового направления в педагогике Марией Монтессори Иван Карпович был хорошо знаком заочно, по ее трудам. Находил в них много столь верного, что следовало бы взять и насаждать у нас, видел и уязвимое, и совсем неприемлемое.