Я не могла ждать. Боялась, останутся пробелы, которые потом трудно будет восполнить. В общем, за учебой Андрея пришлось следить зорко. Иногда необходима была и строгость. Иван оставался на прежних позициях. Строгость и контроль он исключал. Был убежден, что детям надо предоставлять полную свободу, что только так вырабатываются самостоятельность, чувство ответственности.
И «метод невмешательства» отлично удавался с нашим младшим. Читать Юра начал в четыре года. Писать и считать — вслед за братом. Но, в отличие от него, уже в начальных классах делал все аккуратно, тщательно. В портфель к нему заглядывала, только чтобы испытать удовольствие. Всегда все там было в порядке.
Меня выдвинули председателем родительского комитета как «примерную мать». А я внутренне вся сжималась от неловкости: разве это моя заслуга, что он такой? И очень сочувствовала учителям. Педагогика должна быть конкретной! Но ведь у меня их двое, а в классе тридцать — сорок. Разве учитель, воспитатель сверхчеловек, чтобы охватить, осмыслить столько индивидуальностей?
С годами еще отчетливей обозначился характер Юры. Кажется, в восьмом классе преподаватель раздал учащимся анкеты, там был и такой вопрос: «Кого из своих одноклассников ты больше всего ценишь (или уважаешь) и за что?» Меня как члена родительского комитета пригласили участвовать в просмотре анкет. Представляешь мое глубокое, счастливое до слез волнение: почти все назвали одно имя — Воронов Юра.
На мгновение Надежда Федоровна умолкает, смотрит на меня с тревогой.
— Тебе не кажется, Оля, что я идеализирую его, потому что его уже нет...
— Ну что ты, да я сама сейчас доскажу, что там было написано: прямой, правдивый, с развитым чувством товарищества. Так ведь?
Глаза старой матери теплеют.
— Да, так. Таким его знали все. — И снова в раздумье: — Но, знаешь, ведь он не был, наш Юра, эдаким образцово-показательным мальчиком. Как-то дает подписать дневник, поведение за неделю — четверка. «Что же это, Юра?» Он рассказывает смущенно, но без тени раскаяния: «Все классы уже распустили, а у нас и еще в параллельном был по расписанию шестой урок. Мы пробки выкрутили — сорвали урок». — «Зачем?» — «Нас уборщицы выгоняют, когда кончаются занятия, а тут ждали, думали, что дадут свет». — «А вы там в темноте в жмурки играли? На головах ходили?!» Он горячо, с упреком: «Что ты, мама! Наш товарищ нам пел. Мы давно хотели это устроить. Мама, у него голос как у Шаляпина (я сжала губы, чтобы не огорчить его невольной улыбкой). С каким чувством он пел! Из того класса тоже тихонько пришли. И учителя, и один родитель, и уборщица тетя Варя. Как нам всем было хорошо...» Я ждала вызова в школу, но его не было. Должно быть, учителя поняли, что тут не коллективная шалость, а совсем иное.
— И к этому «иному» не ты ли причастна? — говорю я Надежде Федоровне. — Не ты ли ввела семью в мир звуков?
Она и слушать не хочет. Спешит высказать свое:
— Иван любил песню. И сам пел. На наших мальчиков огромное влияние оказала личность отца. («И матери», — добавляю я, но уже не вслух, чтобы избежать ее протестов.) Он окружил нас книгами. Дети тянулись к книге. Он был спортивным и влюбленным в природу человеком: коньки, велосипед, турник, гантели, походы в лес и на реку, плавание.
Когда мы однажды были с еще небольшими детьми в Кореизе, он уплывал в море так далеко, что едва был видим в стае резвящихся дельфинов. «Я там с ними беседовал», — говорил потом детям серьезно. «На каком языке, на английском?» — поддразнивала я. «Нет, на вселенском. На языке природы». — «Понимали они тебя?» — «Превосходно! И долго провожали всей гурьбой».
Мальчики слушали с расширенными глазами. И верили, как верят сказке. Я смеялась в душе. А вот теперь, когда столько пишут о необычайном поведении дельфинов, об их контактах с людьми, думаю: может, и вправду они симпатизировали отважному пловцу, по-своему общались с ним.
Подростками дети пристрастились к походам, особенно Андрей. Ему ничего не стоило одному заночевать в лесу в спальном мешке. Или просидеть с ружьем всю ночь у костра. Возвращаясь, сокрушался: «Жаль, волка опять не встретил». Меня пугало его абсолютное бесстрашие.