— Эх, Иван Харитонович, чьи грехи закрыты, а наши все наружу...
И вдруг мне припоминается все, что я в разное время слышала о Шошине. Иван Харитонович окончил межобластную школу председателей колхозов, но, как небезосновательно гласит молва, до председателя пока не дозрел, а в бригадирах уже перезрел. Водятся за ним грешки. И однажды случился большой конфуз. Дело было так.
Дошла до Воронежа молва, что в колхозе «Память Кирова» хорошо работают дошкольные учреждения. Облоно направил сюда комиссию перенять опыт. Комиссия побывала во всех пяти яслях и детсадах и осталась очень довольна их чистотой и детским питанием. Когда комиссия осматривала последний детсад, польщенные похвалой воспитательницы вздумали устроить экспромтом художественную часть.
«У нас дети и стишки знают, и песенки. И танцуют», — рассказывали они наперебой.
«Молодцы, молодцы, ребятки, — благодушно пробасил дядя из облоно. — А ну, кто прочитает стишок?»
«Я», — поднялась загорелая ручонка. Трехлетний карапуз, распихав товарищей, протискался вперед, не переводя духа выпалил:
Малыши засмеялись, дружно захлопали. Из вежливости аплодировали и члены комиссии. Потом среди взрослых наступило замешательство. А ребятишки веселились как ни в чем не бывало. Девочка лет шести не без коварства спросила:
«Про кого это?» — и спряталась за спины подруг.
«Пло моего папаску», — с торжеством ответил малыш.
Святая невинность детства!..
Пришлось правлению колхоза срочно разбирать назревший вопрос о злоупотреблениях бригадира. Не помню, сняли тогда Шошина или ограничились взысканием, но в общем отстраняли его от руководства бригадой уже не раз. Потрудится рядовым — вроде исправился. А так как человек он грамотный, толковый, организаторские способности есть, то через годик... опять бригадирствует.
Смотрю я на него, произносящего гневную речь, и с огорчением думаю, что обвинителем следовало выдвинуть более безупречного товарища. А то как бы не пошел суд наперекосяк.
Этого не случилось. Женщины заговорили, и в словах их было как раз то, что потом прозвучало на всю страну в прямом, обжигающем суровой правдой выступлении Надежды Григорьевны Заглады: призыв к совести колхозника, боль за обиженную землю, способную платить самым щедрым урожаем за честный труд. Одна звеньевая все старалась подбодрить Лиду:
— Ты про Настю Пастухову слышала? Вот женщины сидят, не дадут соврать. Привез ее наш парень из Калининграда: служил там, ну и поженились. Она природная городская, воду всегда брала из краника, молоко покупала в бутылках. Другая бы стала мужем командовать, в город его тянуть. А Настя пришла в колхоз с чистым сердцем, как в родной дом. За всю работу стала браться безотказно. И пай на свекле взяла, хотя свеклу никогда в глаза не видала — нам она призналась.
Мы ей выдернули для образца свекловичный росток и несколько разных сорняков. Она идет по рядку, их в руке держит, на них поминутно взглядывает. Полет, как по складам читает. Ей все звено сочувствовало, помогало. Вот и тебе бы так, Лида. Не бойся, звено тебя никогда не оставит.
Лида упрямо молчит.
Последней выступила Тимашова. О трех ответчицах она говорит коротко и сухо:
— Дома горы ворочаете, а как на поле, так сразу ослабли. Надеюсь, что это судебное заседание воскресит вашу силу и для колхозной работы.
Потом Матрена Федоровна переводит взгляд на Лиду, говорит негромко, будто ей одной:
— Вы, Лида, сказали, что хотите вверх глядеть. А кто на земле работает, такие, как Настя Пастухова, или ваш муж, или женщины, что тут сидят, они, по-вашему, вниз смотрят, себе под ноги? Так я вас поняла? Очень это несправедливо, Лида, и для всех нас обидно. Вы поймите: вверх не тот смотрит, кто голову выше носа задрал, а тот, кто свой труд ценит и любит.
Тимашова говорит о колхозе, о нашем Воронежском черноземном крае, о свекловичницах и доярках, о комбайнерах и пастухах, об их нелегкой и очень нужной для государства работе.
И снова о муже Лиды, Василии, какой он старательный, вдумчивый человек.
— Неужели вы, Лида, положите пятно на свою молодую семью? Подумайте, хорошенько подумайте.
Лида сидит опустив голову, ее губы шевелятся беззвучно. Мне хочется ее понять, хочется услышать: «Я подумаю...»
Прошло два года. Минувшим летом я снова побывала в колхозе «Память Кирова», виделась со многими участниками рассказанной истории.
Лида работает на свиноферме. Встретившись с ней, я, к слову, спрашиваю, читала ли она письмо украинской звеньевой.